В конце июля на косе трагически погибли два жителя поселка Лесное. Жертвы, как и их убийца, занимались криминальным рыбным промыслом. "Комсомолка" попыталась разобраться, что происходит в заповедных местах Калининградской области и почему браконьеры дошли до кровавых разборок
Жуткое преступление на Куршской косе потрясло не только родных и друзей погибших в Куршском заливе рыбаков. В Лесном и Рыбачьем расстрел молодых мужчин Сергея Федоренко и Александра Кучинского до сих пор самая горячая тема разговоров. Этих ребят здесь хорошо знали, как и обвиняемого в двойном убийстве, – отставного сотрудника федеральной службы безопасности Семена Гродберга (имя и фамилия изменены в интересах следствия. – Ред.).
О том, что произошло в заливе, "Комсомолке" стало известно еще до публикации официальных сообщений. Приятель погибшего Федоренко Петр Левченко сам и фактически сразу после известия о стрельбе в заливе, задержал Гродберга, и сдал в руки полиции. Правда, после допроса в качестве свидетеля Гродберга отпустили. Под стражу его взяли спустя трое суток, 31 июля…
Кровь на 21-м километре
Нам удалось восстановить события со слов очевидцев кровавого четверга на Куршской косе. Все произошло рано утром 28 июля в 1 километре 300 метрах от берега, в глубине залива (примерно 21-й километр шоссе Калининград-Клайпеда).
Сергей Федоренко позвонил своему знакомому и напарнику Михаилу (в этот день Михаил в залив не пошел, вместо него на рыбалку отправился Александр Кучинский):
– Приезжайте срочно на 21-й километр! Мы в заливе. В нас стреляет Гродберг! Он уйдет в сторону Рыбачьего…
Михаил сразу перезвонил Петру Левченко. Оба бросились на выручку. Один рванул на 21-й километр, другой на машине подоспел к пирсу в Рыбачьем. Там, у колхозной бани, Гродберг уже вытаскивал свою быстроходную лодку на берег.
– Я взял Гродберга за шиворот, встряхнул. Спросил, где ребята. Тот говорит, мол, ничего не знаю, не видел, их надо искать, – рассказывает Левченко. – Он и вправду делал вид, что сильно переживает и хочет помочь. Даже налил спасателям МЧС бензина, у них почему-то не хватало топлива для осмотра акватории залива. Вообще официальные органы как-то вяло действовали, приходилось рассчитывать на свои силы.
– В заливе мы нашли прострелянные штаны Сергея Федоренко, пробитый бензобак лодки, перерезанные шланги. Одежда была в крови, – вспоминают свидетели. – Было ясно, ребят уже нет в живых. Наверняка их добивали в воде.
Первый день поисков результатов не дал. Но обстоятельства были таковы, что уже на следующий день уголовное дело по статье "Убийство" возбудили.
Рыбаки самостоятельно проводили поисковую операцию в заливе. Колхоз "Труженик моря" помог техникой, выделил два катера. Между ними натянули трос с 15-метровыми цепями и крючьями.
Первым, 30 июля, нашли изуродованный труп Сергея Федоренко. Простреляна нога, по локоть нет одной руки, на другой руке нет пальцев, страшное лицо. Утром 1 августа в районе Каширского обнаружили тело Александра Кучинского, тоже сильно поврежденное. Возникло подозрение, что и того, и другого изрубили винтом моторки, возможно, добивали…
Похоронили рыбаков на кладбище в Лесном. Народу пришло много. Отпевал покойников священник сельского прихода отец Дионисий.
– Жаль мужиков. Приняли мученическую смерть. Санька Кучинский и в залив-то не ходил, можно сказать, случайно в этой лодке оказался, – шептались люди.
Оба рыбачьих поселка замерли в шоке от случившегося. Но еще до ареста Гродберга свидетели ЧП вынуждены были прятаться, нанимать адвокатов, кто-то хотел даже уехать подальше, в Россию.
– В связи с тем, что родственники обвиняемого оказывают давление на представителей потерпевших и свидетелей, следствием совместно с сотрудниками полиции приняты меры государственной защиты свидетелей, – сообщил 11 августа руководитель следственного управления Следственного комитета России по Калининградской области Сергей Бондаренко.
Второй винт
В том, что Гродберга все же посадят и он, несмотря на связи в силовых структурах, не выйдет сухим из воды, местные жители не сомневаются, – двух человек на тот свет отправил. Но многие не верят, что будет доказано умышленное убийство.
Вообще, об этом кошмарном ЧП на косе не больно-то хотят говорить под диктофонную запись. Здоровые мужики отказываются фотографироваться и называть свои имена. Им страшно. А Гродберг, даже если допустить, что не хотел убивать конкурента Федоренко, успел уничтожить улики и утопить оружие.
– Рыбак никогда не пойдет на рыбалку с одним крючком, как и с одним винтом, всегда есть запасной, а то и два. Поменять винт на лодке – 15 минут, – поднял мотор, открутил гайку, а старый винт бросил за борт со следами крови и остатками костей. Улик нет, – рассуждает один из жителей Лесного. – Гродберг может себя представить как жертву нападения со стороны Федоренко, мол, был вынужден защищаться.
Не исключено, что Гродберг сначала хотел пугнуть конкурента, стрелял по лодке, чтобы нанести противнику материальный урон и вывести из производственного процесса, расширить себе рынок сбыта недели на две, пока соперник восстановит утраченные позиции. Но попал в ногу Федоренко. А потом убивал, чтобы скрыть следы…
– Есть такое понятие в юриспруденции "эксцесс исполнителя". Например, идут обворовывать квартиру, а там неожиданно появляется хозяин и его приходится убить, что не планировалось вовсе. Так и у нас. Схема, по которой ведется браконьерский промысел, не предусматривает физическое устранение конкурентов, но это произошло, – считает исполняющий обязанности главы муниципального образования "Сельское поселение Куршская коса" Андрей Петросов.
"Платил хорошо"
Последние лет, наверное, десять большинство трудоспособного мужского населения Куршской косы живет за счет браконьерского промысла. Это факт. Но почему-то правоохранительные и надзорные органы браконьерства, как опасного массового преступления, не замечают. А браконьеры вылавливают рыбы много больше, чем все калининградские рыбколхозы вместе взятые. И успешно реализуют.
– Есть несколько вариантов построения криминального бизнеса. Гродберг, например, имел свои орудия лова, нанимал людей, но понятно, без трудовых договоров, – рассказывают куршские жители. – Официально у него было зарегистрировано торговое предприятие типа ЧП – палатка, где торгуют жвачкой и прохладительными напитками. А по рыбе он вел стопроцентный нелегальный бизнес – ни квот, ни лицензий, лодки незарегистрированные, моторы "левые". У колхоза, например, стоит 300 сетей в заливе, у Гродберга – 100.
Он считался самым богатым браконьером в этих местах.
– И платил хорошо, – вспоминают те, кто на него работал.
По словам односельчан, браконьер Серега Федоренко был, напротив, мужик прижимистый, работал сам и на себя. Имел хороший дом, недавно машину новую купил.
– У Федоренко тоже денежки водились. Но с Гродбергом они враждовали, – считают на селе. Говорят, что за неделю до трагедии Гродберг бросил в сторону Федоренко: "Его скоро здесь не будет. Я ему покажу".
Браконьеры выходят в залив, ставят сети там же, где находятся промысловые квадраты рыболовецких колхозов. Они мобильны, намного лучше экипированы, чем колхозники. Лодки новые, быстроходные, с мощными моторами. Рыбаки колхоза не выходят на промысел, если ветер сильнее, чем 10 метров в секунду. А браконьеров непогода не останавливает. Они и свои сети проверяют, и в чужие залезают.
– Пока там колхозники доплюхают на своих старых лодках со скоростью 2-3 узла в час, браконьеры уже забрали себе лучшее в улове, – судака, другую дорогую рыбу. А колхозникам оставляют леща, – рассказывают местные жители. – Так делают самые наглые, такие, как Гродберг. Более совестливые чужие рыбацкие сети проверяют с согласия хозяев. Ведь рыба в сетях быстро протухает. Поэтому звонят бригадиру колхозному, договариваются. На другой стороне залива, в районе Полесска, Матросово, Причалов еще хуже безобразие – колхоз "Матрос Балтики" еле дышит, а браконьерство процветает.
Под колхозной маркой
Продать нелегальный улов просто. Браконьер покупает в колхозе, к примеру, 5 килограммов судака, столько же копченого угря, леща, окуня. На каждый вид продукции попросит сертификат происхождения и качества продукции. Потом под колхозной маркой коптят и продают свою рыбу в неограниченных количествах. Возят на рынки и сырую, и копченую, и вяленую. У Гродберга была хорошо оборудованная точка в Зеленоградске.
– Что, никто из проверяющих инстанций не знают, что идет торговля браконьерской рыбой?! Да все знают. Того же Гродберга не трогали потому, что он всем платил, и милиции, и рыбнадзору.
Рыбные "кулаки" из бывших браконьеров, вроде Гродберга, – их на косе около десятка, – сами в залив почти не ходят, покупают излишки у простых рыбаков, ведь больше квоты не оприходуешь. А квоту можно выбрать за два месяца. Остальную рыбу мужики продают местным перекупщикам. Одна торговая рыбная точка в среднем дает до 40 тысяч долларов чистой прибыли.
Другой вариант – оптовая торговля. Крупные браконьеры-торговцы договариваются с гидами, которым платят за доставку туристов к конкретной лавке. Гиды рассказывают о том, что именно здесь лучшая копченая рыба, приготовленная из только что выловленной рыбы, а коптят ее по старинным прусским рецептам... Турист рад радехонек, берет килограммами.
В одном Рыбачьем насчитываем несколько браконьерских рыбных точек. Одна, вторая, третья – колхозный магазин, дальше ларек бывшего компаньона Гродберга. А вот и рыбное кафе Гродберга, точнее, арендованное им для продажи рыбы помещение. На днях отец арестанта Гродберг-старший рассчитался с персоналом, забрал оборудование, сдал ключи и уехал. Заведение закрыто.
– У Гродберга нет дома в Рыбачьем, – объясняют рыбачинцы. – А то сообщили, что он из нашего поселка. Теперь в Лесном грозят – не пустим рыбачинских к себе рыбой торговать.
По слухам, Гродберг хотел купить "Морскую рыбалку", – предприятие с квотами у одного из жителей Рыбачьего, но не успел. Ведь браконьерам все равно, какая квота, хоть сто килограммов рыбы в год, главное, чтобы по документам был разрешенный бизнес, – официальное прикрытие.
Кого рыбнадзор встречает-провожает
С настоящими тружениками моря встречаюсь на колхозном пирсе. Загорелые мужчины, привыкшие к тяжелому рыбацкому труду, соглашаются поговорить.
– Наши заработки очень сильно отличаются от доходов браконьеров. Можете судить по технике, на которой они работают. Квадроциклы, снегоходы, лодки, все это стоит больших денег, – говорит Михаил Яшкин. – Труд в заливе каторжный. Работать официально за 16-17 тысяч рублей в месяц молодежь не очень хочет. Нас-то рыбнадзор встречает и провожает. Мы всегда у него под бдительным контролем, инспекторы штрафуют за малейшее нарушение.
– Наверное, если идут в браконьеры, значит выгодно, – добавляет его товарищ. – Все окупается, и техника, и риски. И не все браконьеры местные, много пришлых, из Калининграда, как Гродберг, они цепляются за нашу деревню, как клещи. Легально один наш колхоз здесь ловит рыбу и пара частных предпринимателей, которые имеют официальную рыбалку и квоты на вылов. У колхоза, к примеру, лимит 200 тонн леща и 35 тонн судака на год. Лимиты каждый год урезают. Для кого?!
– А то, что случилось у нас убийство, так к тому шло, должно было случиться от безнаказанности и беззакония, – продолжает Яшкин. – Люди просто потеряли чувство реальности. Считали, что им все дозволено. Драки в заливе постоянно происходят, браконьеры гоняются друг за другом. В заливе делят участки, на суше – землю, где торговать. Но борьба с браконьерством на косе – дело безнадежное...
Есть у мужиков еще одно опасение:
– Захотят, например, под эгидой турзоны забрать колхозную бухту – и заберут, прикрываясь законом "Об особо охраняемых территориях". Скажут, что нельзя здесь вести никакого производства. Колхоз умрет, а нам – хоть вешайся.
Но несмотря на пессимизм, есть у колхозников мечта. Мечтают они закупить в Норвегии современные лодки и перебить масть у браконьеров. Стоят лодки не так уж дорого, 25-30 тысяч евро. Вот купят и задавят гадов новой техникой!
Конфликт интересов
Всем вроде бы понятно, что бороться с браконьерами надо на государственном уровне. Об этом мне говорил один из рыбаков-пенсионеров Александр Александрович (фамилию свою он указывать в газете запретил):
– Мы, к сожалению, живем в стране, которая повторяет свои ошибки многократно. После войны, в голодное время, что придумали. Есть залив – там много рыбы. И военные, и гражданские стали создавать небольшие бригады рыбаков и бесконтрольно ловить рыбу. Затем государство создало несколько крупных организаций – рыболовецких колхозов, которые вылавливали такое же количество рыбы, но под контролем. Так упорядочили прибрежную рыбалку, навели порядок. В 90-е годы залив опять бросили на произвол судьбы. Появилось множество рыбаков с документами, лимитами, но вылов рыбы по этим лимитам никто не контролирует. Свободные пользователи – браконьеры – выходят на рыбалку в любую погоду, а колхозники, – когда позволяет техника безопасности. Первый криминальный шаг – обработка чужих орудий лова. Оттуда начинаются разборки. Увидели, догнали, поймали, наказали. Сама порочная система организации рыбалки на заливе подразумевает конфликты интересов. Сейчас в заливе работают сотни рыбаков. А годовой лимит, который получают индивидуальные владельцы лодок, можно выловить за неделю. И сколько вылавливается рыбы на самом деле, не знает никто. Мы в один прекрасный момент схватимся за голову и скажем – у нас берега разрушены, поселки затоплены, коса гибнет, тогда всем миром за огромные деньги начнем восстанавливать. Восстановим и опять начнем разрушать. В конце концов, косу вычеркнут из списка ЮНЕСКО, как особо охраняемую территорию…
Как всегда, разговор с незаконной рыбалки съехал на проблемы национального парка. Потому что эти две проблемы тесно связаны одна с другой.
– Для местных жителей работы на Куршской косе нет. Здесь запрещено любое производство, ничего нельзя делать, кроме туризма. А турист к нам едет только летом. На литовской стороне косы один хозяин – самоуправление Неринги. У нас даже муниципальная власть и национальный парк не имеют четких границ. Мы не знаем, где начинаются земли национального парка, а где – земли поселений, – объясняет Андрей Петросов. – Нам нужны средства на восстановление коммуникаций, обслуживание водопроводов, очистных сооружений. И это при бюджете всего 8 миллионов рублей в год!
– Наши рыбаки умеют ловить рыбу, это их профессия и хлеб. Им нужна работа, – продолжает председатель поселкового совета депутатов муниципального образования "Сельское поселение Куршская коса" Олег Сысин. – Посмотрите, как хорошо живут на литовской части косы. Там четыре поселка с населением 2500 человек входят в муниципалитет города Неринга с бюджетом – если на наши деньги – 340 миллионов рублей. Евросоюз финансирует национальный парк. А приезжаешь к нам, становится стыдно. Нужно конструктивно решать проблему инфраструктуры территории, приводить ее в цивилизованное состояние. Нацпарк должен сохранять природное достояние, а мы, если получим землю в границах населенных пунктов в муниципальную собственность, способны многократно увеличить бюджет за счет упорядочения земельных отношений.
– Население трех поселков косы – 1558 человек. В Рыбачьем живет около 1100 человек. В колхозе числится 130 вместе с ветеранами и пенсионерами. Реально работают в колхозе 80 человек. Это плавсостав, управленческая контора, рыбообрабатывающий комплекс. А раньше в колхозе трудились почти все совершеннолетние жители поселков. Теперь многие из них рыбаки-браконьеры, – подытоживает Петросов. – Скоро остальные, не имея работы, в лес пойдут, кабанов и косуль бить. Потому что нашим жителям запрещено даже скот пасти. Коров нет на косе, потому что корова может жить только в пределах домовладения. Вот и получается, что местный житель, куда ни кинь, национальному парку только мешает...