«Меня убрали, чтобы очистить место»: экс-директор лицея №49 — о прекращении уголовного дела

Уголовное дело в отношении Людмилы Осиповой прекратили 24 мая «в связи с с отсутствием состава преступления». Экс-директор лицея №49 и её адвокат Дмитрий Новиков ответили на вопросы ведущих в эфире радио «Комсомольская правда — Калининград» в четверг, 8 июля.

— Постановление о прекращении уголовного дела вам выдали только в середине июня. Как вы отреагировали?

Для меня это было потрясением, мы его долго ждали, надеялись и сомневались. Дмитрий Ильич (Новиков — ред.)не дарил мне ложных иллюзий, держал в напряжении. Невозможно выразить словами что я испытала, получив этот документ. Не ликование, не радость... Текли слезы. Я схватила трубку и позвонила своим близким подругам, они тоже зарыдали в голос. 

Наверное, зарыдала бы и моя дочь, которая, к сожалению, до этого дня не дожила. Она была уверена в том, что её мама ни в чём не виновата. Она всегда меня ободряла, но этого часа не дождалась. А я наконец поняла, что я свободный честный человек. Теперь никто не усомнится в этом, я смогу смотреть прямо людям в глаза и говорить: «Я не воровка, я не мошенница»...

— Ощущение радости, удовлетворённости пришло? 

Пришло опустошение. Радости почему-то не было, хотя нормальный человек должен был радоваться. Но я очень уставший человек. Уставший от бремени нависшей надо мной несправедливости. Шли годы, а я оставалась воровкой и мошенницей. Это страшно.

— Дмитрий, этот документ, постановление о прекращении дела — он железный, окончательный? Отката не может быть? 

Это очень хороший документ, но у нас не бывает документов, которые невозможно отменить. Гарантировать ничего не могу, остаётся надеяться, что один раз благоразумие победило. Оно победит и в головах других чиновников, которые не позволят этому документу утратить свою силу.

— Людмила Григорьевна, какой самый сложный период был для вас в этом деле? 

Наверное, начало. Когда на меня свалились обвинения как гром среди ясного неба. Я не могла в это поверить. Это казалось чудовищным и совершенно несправедливым. Ещё сложными были последние тянущиеся месяцы, когда я всё-таки надеялась, что дело завершится нашей победой.

— До того как возбудили уголовное дело в 2017 году, был целый ряд событий: вечеринка со свиной головой, многочисленные проверки… Это звенья одной цепи?  

Безусловно. Приход к уголовному не был случайным. В течение 2016-2017 годов в лицее было проведено 19 проверок. Они не дали тех результатов, на которые, видимо, были рассчитаны — чтобы директор ушла со своего поста. Я не проявила такой страшной некомпетентности, которая позволила бы снять меня с занимаемой должности. А потом я попала с серьёзным гипертоническим кризом в больницу. Разумеется, всё это было сложно и обидно — не выдержала психика. Уже там я узнала, что против меня возбуждено уголовное дело, да ещё и по четырём статьям.

— Дмитрий, просто так уголовное дело не заводится. Что стало пусковым механизмом? Кто стал инициатором?

Да, возбудил следователь, но процедура была несколько странной — она прошла молниеносно. Хотя обычно дела по таким составам возбуждают после долгой и тщательной проверки.

— Какие-то поводы, заявления от пострадавших должны быть?

Нет, была череда проверок, проведённых сотрудниками прокуратуры, в ходе которых они увидели, что в лицее может наблюдаться нарушения финансовой дисциплины. Этого было достаточно, чтобы вскоре возбудить уголовное дело. Повторюсь, доследственная проверка была практически молниеносной. Обычно они проводятся дольше.

— Людмила Григорьевна, деньги на охрану собирают все, и в связи с этим были высказывания, что надо сажать всех директоров. 

Я об этом не думала. Работала, чтобы лицей нормально функционировал. Обеспечивала охрану детей, родители были заказчиками этой услуги. Я была наивным человеком и не могла допустить мысли, что можно так в одночасье завести уголовное дело, да ещё по таким серьёзным статьям.

— В 2019 году вы говорили, что один из бывших учеников приходил к вам и говорил какие-то вещи, которые вы впоследствии назвали угрозами и шантажом. 

К сожалению, это было. Я не буду называть его имени — мошенник самый настоящий. Он выступал посредником у неизвестных мне людей и пытался склонить к тому, чтобы я не способствовала заведению уголовного дела, а просто ушла в сторону и сказала: «Да ну вас! Буду я и без вас жить». Но я этого не сказала…

— А если бы вы тогда знали, что будет дальше?

Знаете, я очень настырный человек. Ни тогда, ни сейчас я не видела моментов, которые бы позволяли со мной так обойтись. Школа была одна из лучших в России, качество обучения на высоком уровне. Серьёзных недостатков в моей работе не было, а недочётов нет только у тех, кто ничего не делает. По трудовому законодательству я не могла подвергаться таким гонениям. И возрастного ценза для директоров школ не существует. Я была наивной и полагала, что мне удастся сказать: «Нет! Я никогда не присвоила ни копейки!» Но если бы это повторилось… Я не отступила бы.

— А вот когда этот человек к вам приходил, вам становилось страшно хотя бы на секунду?

Нет. Опять же из-за наивности я не понимала, что это может произойти со мной. Я думала, что это может случиться с кем-то, может, в кино… Но не со мной — я-то ведь честный человек!

— Должность директора школы не кажется такой манящей. Может, были личные мотивы? Может, вы обидели кого-то своей прямотой?

Меня спрашивали: «Ты, наверное, поссорилась с системой? Кому-то дорогу перешла?» Нет, нет и нет. Я всегда строила спокойные, нормальные, деловые отношения и с руководителями, и с коллективом. Я не люблю конфликты, старалась решать вопросы спокойно и достойно.

Дорожила ли я должностью директора? Дорожила. И скажу почему. Я не номенклатурный директор. В конце 80-х годов меня выбрал коллектив из числа рядовых учительниц. Наверное, в меня поверили. С детства я была активистка, лидер, старостой класса, привыкла руководить. Меня выбрали, и я должна была оправдать доверие коллег. Я не могла уйти. Мне нужно было остаться в глазах коллег честным, порядочным человеком, у меня 30 лет была безупречная репутация.

— Дмитрий, обвинение было по четырём статьям. Дело открыли, потом закрыли. Это так всё просто делается? Как насчёт реабилитации, компенсации? У нас государством предусмотрена реабилитация, после того как тебя три года мурыжат?

Безусловно, закон предусматривает реабилитацию лица, которое незаконно привлекли к уголовной ответственности. Реабилитация предусматривает несколько этапов. Например, принесение прокурором официальных извинений от имени государства. Прошло полтора месяца после прекращения уголовного дела, но, к сожалению, прокурор не спешит исполнять свою обязанность.

Кроме того, Людмила Григорьевна вправе обратиться в суд и потребовать компенсацию морального вреда, причинённого ей этим преследованием, потребовать возместить материальные потери, которые она понесла. И если она захочет обратиться в суд, безусловно, мы туда пойдём.  

— Людмила Григорьевна, а вы думали об этом?

Да, конечно. Этот вопрос мне с первых дней задавали. Ни тогда, ни сейчас я не горю желанием подавать на апелляцию. Я объясняю почему. Важнее всего для меня в жизни быть учителем. У меня профессия, которой я верна всю жизнь и была счастлива в ней. Я тоскую по школе, по детям. Для меня важна не моральная или материальная реабилитация, а реабилитация в глазах сотен людей. Ведь за моей спиной мои ученики, родители коллеги, друзья, сотни людей, которые кинулись меня спасать. Для меня важнее сказать им: «Люди, я честный человек! Я никого не обманула, я никому не солгала, я честно трудилась!»

— Мы слышали о колоссальной поддержке учеников, родителей, а были те, кто отвернулся?

Я за это время разбила людей на четыре категории: враги, предатели, друзья и… пингвины. Помните, как у Горького? «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утёсах». Пингвинов было немного. Предателей — единицы. Враги? Я их и не знаю, да мне и не надо. Их Бог накажет. А друзей были тысячи. Мне писали, звонили, приходили. В магазине кидались и дети, и взрослые, обнимали со словами: «Людмила Григорьевна, мы с вами, мы не верим». Это мучительное чувство жалости, я привыкла быть человеком гордым, независимым. Смело и открыто смотреть людям в глаза. Тяжело было видеть сострадание, и в то же время я была безмерно счастлива чувствовать сочувствие и поддержку.

— Кто-нибудь из официальных лиц, чиновников поздравил вас? 

Нет, что вы. Меня поздравил дорогой Валерий Макаров, который бился за меня все эти годы. Поздравили сотни людей. Но официальных поздравлений нет. Страдаю ли я от этого? Нет, господа, я не страдаю. Это на вашей совести. Мне дороже поздравления тех, кто идёт со мной по жизни. 

— Дмитрий, насколько сложным было это дело? Много ли работы было у следователей?

Очень много. В деле я насчитал более 1 600 протоколов допросов свидетелей, много томов. Это огромный труд. Нелёгким оно было и для стороны защиты: всё нужно было изучать и использовать в суде. Сложно было не только с точки зрения юриспруденции. Морально тяжело, когда видна вопиющая несправедливость.

— В чём это заключалось?

Когда знакомишься с постановлением о возбуждении уголовного дела, а потом берёшь материалы, на основании которых оно возбуждено, становится понятно: из этих материалов невозможно сделать выводы, к которым пришло следствие. Я говорил, что дело было возбуждено очень быстро, не было сомнений, что его толкали.

— Могут быть правы те, кто говорит, что инициатором уголовного дела был бывший прокурор Калининградской области Хлопушин? 

Не знаю, кто был инициатором, но как я понял из многочисленных бесед с сотрудниками, Хлопушин был «локомотивом». Я полагаю, что он тянул и толкал это дело, не исключено, что требовал скорейшего возбуждения и скорейшей передачи в суд. 

Я бы ещё хотел заметить, что помимо официальных извинений и реабилитации чисто по-человечески он мог принести свои личные извинения. Напомню, что в многочисленных интервью он говорил про деньги, которые были собраны родителями учеников: «Если будет доказано, что они использовались в интересах школы, никаких проблем...» Сейчас официально признано, что деньги использовались в интересах школы. Почему же дело не прекратили, когда Хлопушин ещё был должностным лицом?

— Людмила Григорьевна, а вы лично с знакомы с Хлопушиным?

Нет, я не знала его лично. Никогда не видела, не разговаривала с ним, и была удивлена той неприязни, которую этот господин испытывал ко мне. 

— Дмитрий, правда ли что дело стало разваливаться когда родителей приглашали в суд, и они говорили, что им не причинён никакой ущерб? А многие искренне не понимали, почему их считают потерпевшими?

Действительно так было. Из всех свидетелей и потерпевших, которых успели допросить в суде, буквально двое дали пояснения схожие с теми, что были записаны во время предварительного следствия. Остальные выражали недоумение. Они рассказывали совсем другие истории, в том числе, как осуществлялись допросы. Например: «Я пришла к следователю, мне дали подписать уже готовый протокол допроса. Когда я сказала, что таких показаний не давала, и расписываться не хочу, следователь напомнил об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний. Я от греха подальше расписалась...»

— Людмила Григорьевна, и на коллектив давили?

Я уже была не у дел, но знаю, что проводились родительские собрания, на них высаживался «десант», и эти 1500 протоколов были враз подписаны. 

— Дмитрий, как же случилось что следователь всё-таки пришел к выводу, что нет оснований для обвинения?

Лично я для себя выделил несколько факторов. Первый — это то, что Людмила Григорьевна, безусловно, не совершала никаких преступлений. Второй: широкий общественный резонанс, поддержка. Без неё дело пошло бы по другому сценарию. Третий: дело было на контроле у председателя СКР Бастрыкина. И четвёртый: смена прокурора Калининградской области. 

— Дмитрий, в какой-то степени общественный резонанс помог привлечь внимание к делу? 

Массовое внимание возникло стихийно, от души. Волна она дошла до СМИ, до вышестоящих начальников, игнорировать это уже было невозможно. 

— Людмила Григорьевна, получается, у вас обширные связи?

Да, я счастливая женщина, счастливый учитель! Тысячи учеников со всех концов земли — из Америки, Германии, Новой Зеландии, Санкт-Петербурга, там, где есть мои ученики — кинулись меня защищать. Низкий всем поклон за веру в меня. 

— Людмила Григорьевна, будете ли вы возвращаться в лицей?  

Это провокационный вопрос... 

— Вас несправедливо убрали, теперь ради справедливости вас нужно вернуть на работу.   

Эти слова бальзам на душу. Но меня уволили ловко, ещё до того, как дело начало развиваться, по пресловутой 278 статье — без объяснения причин. Со мной не продлили трудовой контракт. Возражать нечего. Если процесс мы выиграли, то здесь я ничего отстаивать не могу. Да и возвращаться очень трудно. 3,5 года прошло. Возраст, здоровье подкачало. И не для того меня увольняли, чтобы возвращать... Не вернут. 

— А учителем литературы?

Проводить многочисленные уроки сложно, хотя я пропадаю от тоски. Мне не хватает радости общения с детьми, родителями, коллегами, ведь школа — это особенный мир. Молодой, задорный, там забываешь и о возрасте, и о времени, и об усталости, и о болезнях и невзгодах… Туда заходишь и растворяешься. Мне многие говорят: «Возвращайтесь!» Но это очень трудно. 

— Вы следите за жизнью лицея?

Безусловно, но я не вмешиваюсь в процесс. Радуюсь успехам лицея и детей. Они успешно сдают ЕГЭ, и в условиях дистанционного обучения учителя сделали невозможное. В лицее происходят перемены. Но наш лицей славился постоянством высокопрофессионального педагогического коллектива. А сейчас учителя самых разных возрастов уходят, не только на пенсию. Это для меня горе. Не знаю, почему это происходит, но мне дорог каждый и каждый незаменим. 

Посмотрите на педагогическое сообщество: у нас разве много молодых учителей стоят в очереди на работу в школы? Это тяжёлый и низкооплачиваемы труд. Учителей начальных классов в области сейчас вообще не готовят — они на вес золота. А физики, а математики... Нет, учителей надо беречь и быть благодарными им за преданность школе и детям. 

— Сейчас поступали приглашения участвовать в мероприятиях, выпускных, последних звонках?

Поступали. Для меня это невозможные визиты. Быть гостем и сторонним наблюдателем тяжело. Я без скромности скажу, дети меня любили и реагировали на меня бурно. Я приду и сорву мероприятие? Зачем?

— А коллектив устал от вашего дела? Сказалось это на педагогах?

Да, сказалось. Люди стали закрытыми, менее улыбчивыми, мне говорят: «без вас нам плохо, мы скучаем». Они устали. После завершения дела я сразу встретилась с учителями, поблагодарила за поддержку и верность. Я желаю, чтобы школу не лихорадило, чтобы она спокойно жила и развивалась. 

— Какой урок всем нам преподнесла эта история? Вы же наверняка думали — чем я это заслужила?

Я не искала виноватых, а только один вопрос посмела задать — за что? Я верой и правдой служила своей школе, своим детям, своей родине. Только этот вопрос я задавала. Нашла ли я ответ? Нашла… Надо было со мной поговорить по-человечески, сказать: «Людмила Григорьевна, ну хватит. Вам уже довольно много лет, может вы уже уйдёте на заслуженный отдых?» Но не нашлось никого, кто бы честно и интеллигентно поговорил со мной, провёл так называемую ротацию кадров. Меня просто убрали, очистив место для кого-то другого. Бог им судья.