"Судороги чарльстона — не для нас!": калининградка рассказала о детстве в послевоенном городе

Лидия Ивановна Чашина в особом представлении не нуждается. Известный врач и общественный деятель в рамках совместного проекта портала "Клопс" и музея Калининграда советского периода "Дом китобоя" рассказала о жизни первых советских переселенцев.

В школу мы должны были приносить черепицу

Я приехала в Калининград в июне 1946 года. Мне было 11 лет. Войну, голод и бомбёжки мы пережили в Горьком. Нас, папу, маму, брата и дедушку, выгрузили на станции Калининград — Сортировочная. Дедушка в Первую мировую был здесь в плену, вид бывшего Кёнигсберга его ужаснул.

Мы жили на улице Саратовской. Среди развалин — розы, флоксы, ягоды, яблоки. Это сейчас у нас алыча под ноги падает, и мы её топчем. В войну мы ничего такого не видели. Для нас это стало открытием.

На Саратовской мы прожили недолго. Переехали на Зоологический переулок. С тех пор я там и живу. Первой моей школой стала четвёртая средняя женская на Чернышевского. Это правая половина здания нынешнего университета, у второй не было крыши. Мы должны были ежедневно приносить с собой в школу черепицу, потому что надо было делать крышу. Черепица валялась по всему городу, полным-полно. Как и кирпичи.

Наша школа была женской. А соседняя, первая, — мужской. Сюда в первый класс поступил мой брат. В ноябре 1946 года морозы в Калининграде стояли такие жестокие, что во время занятий у нас чернила замерзали. Нас перевели в третью смену в первую мужскую школу, у них здание целое было.

В доме, в котором мы сейчас живём, было пять подъездов. Заселили только три — на четвёртый и пятый во время войны упала бомба, и восстановлению они не подлежали. На их месте потом построят девятиэтажку.

Мы, школьники, участвовали в субботниках и в разборах развалин. Выбирали целые кирпичи, а кто посильнее, складывали их в штабеля. Помню, как взрослые нам говорили: "Ребята, эти кирпичи повезут на восстановление Минска". В шестом классе на разборке одной из развалин мы узнали, что здесь будет кинотеатр. Не верилось. А потом там появилась "Заря".

Я была папиной дочкой. Отец сажал меня на раму велосипеда, и мы ездили по городу. Я видела городской крематорий, вероятно, действовавший и работавший недавно. Он располагался на улице Невского, в конце красивой аллеи, где сейчас психиатрическая больница. А ещё в городе был каток с искусственным льдом. Говорят, его вывезли в Москву.

Мама их подкармливала

Конечно, я хорошо помню немцев. Особенно свою подружку Роз-Мари. Она приходила к нам с младшим братишкой, мама их подкармливала. У наших соседей была помощница, домработницей её трудно назвать, фрау Марина. Она уезжала со слезами, очень не хотела.

Я всё помню, и хорошее, и плохое. Сейчас жалко их. Немцы работали, торговали на рынках. Отношения у нас с ними были нормальные, но было, что видели и повесившихся, и на улицах мёртвыми. Город сгорел ещё в августе 1944-го из-за английской бомбёжки. Всё сгорело. Фрау Марина рассказывала, что во время налёта город был одним огромным факелом, население пряталось в подвалах. Нынешняя улица Карла Маркса — там только "скелеты" домов стояли. Рамы сгорели, квартиры сгорели. На проспекте Мира оставались целыми здания советской комендатуры "города и крепости", гастронома №1 и один подъезд в здании, где сейчас магазин "Спутник". Больше на проспекте Мира, он тогда назывался Сталинградский, не было ни одного целого дома.

В 1948 году "скелеты" домов начали разбирать и превращать в руины, потому что часто стали случаться беды. Где сейчас угол Комсомольской и проспекта Мира, напротив есть свадебный салон. Там стояло разрушенное здание. Как-то мимо шла учительница из нашей школы. Карниз отвалился, и её убило. На современной Клинической шёл трамвай, и упала стена, завалило трамвайный вагон с пассажирами. Поэтому военными тягачами и танками стали опасные места разрушать. Набрасывали на высокие, уже разрушающиеся под ветрами, дождями и морозами стены бывших зданий металлические тросы толщиной в руку и тянули.

Бегемот Ганс, Кант и барахолка

В один из первых своих дней в Калининграде с улицы Саратовской я умудрилась уйти одна в зоопарк. Посмотрела на раненого бегемота Ганса, которого выходили советские солдаты, на павлина, косулю, лису. Там всего семь животных выжило. Это было здорово.

По праздникам мы ходили на демонстрации. Наш район — Сталинградский. Мы шли колонной к площади Трёх Маршалов (ныне площадь Победы). Трибуна стояла напротив мэрии, где сейчас сквер и небольшая часовенка. Мы проходили мимо трибуны, поворачивали на Гвардейский проспект и доходили до нынешней Театральной. Колонна спускалась на железную дорогу, моста тогда ещё не было, поднималась наверх и возвращалась в свой район.

Я заканчивала 18-ю школу. Её здание частично восстановили к сентябрю 1950 года, тоже только один подъезд. Очень хорошо помню наших преподавателей. Тогда уже в Калининграде открылся педагогический институт, ставший в последующем университетом, а ныне — БФУ им. И. Канта. Его преподаватели и работали в нашей школе, она была для них базовой. Они все были очень талантливыми педагогами.

Знаете, после того, что мы пережили в Горьком во время войны, я не могу назвать послевоенные годы в Калининграде голодными. Карточки отменили, когда мы учились в пятом классе, в 1947 году. До этого были рыночки маленькие, на них продавали хлеб и картошку. Те, кто говорит, что сейчас плохо, — нет никакого сравнения с тем, как мы жили тогда.

С 1959 года я уже работала врачом, с 1964-го — в Балтийском районе. На Преголе стояли старые немецкие разводные мосты. По ночам, с трёх до пяти часов, их разводили. Часто меня вызывали к пациентам на операции, и мы на скорой помощи должны были ехать в больницу, в Балтрайон, через Высокий мост. Его можно было свести, так как он был на электричестве.

Сейчас много говорят о том, что на острове Канта обязательно надо что-то возвести. У немцев это был очень плотно застроенный район. От него остались только руины Кафедрального собора и могила Канта. На острове Октябрьском, где сейчас супермаркет, была барахолка. Её знали все. И если кто-нибудь спрашивал, где в городе могила Канта, ему отвечали: там, где барахолка. А сейчас на острове Канта замечательный парк, засаженный руками комсомольцев в конце 60-х прямо по бывшим фундаментам старых развалин. Этот парк нельзя рушить, это большая память об энтузиазме молодых и связь прошлого с настоящим.

Потом Кафедральный собор начали восстанавливать. Спасибо Игорю Александровичу Одинцову, это был героический труд, огромная работа проделана. И Кафедральный собор подобно Фениксу из пепла возродился.

"Судороги чарльстона"

Там, где сейчас теннисные корты у зоопарка, на улице Чайковского, была танцевальная площадка. Мы, школьницы, на танцы не ходили. Рано нам ещё было. Но бегали смотреть и ходили учиться танцевать в Дом пионеров на той же улице. Даже экзамены сдавали. У меня сохранилось "удостоверение инструктора бальных танцев". И упаси Господи танцевать какой-нибудь фокстрот. Только бальные. "Судороги чарльстона" — это было не для нас.

Я училась в десятом классе, когда в марте 1953-го умер Сталин. Нас собрали в спортзале, все плакали. Никто не знал, что будет дальше. Это было потрясение, такое же потрясение, как критика культа личности, последовавшая после ХХ съезда партии в 1956 году. Я, тогда студентка четвёртого курса мединститута, проходила практику в больнице Калинина, сейчас это Больница скорой медицинской помощи. Как-то мне приснился сон: кто-то рассказывает и критикует культ личности, обвиняет Маленкова и других. Я испугалась, ведь не расскажешь никому. Потом оказалось, что, задремав, услышала информацию по радио. А подумалось, что это сон…