Калининградец Юрий Антонов отправился в путешествие по самым труднодоступным регионам Африки. В своём внедорожнике, специально переделанном для такого трудного и длительного путешествия, Юрий вёз подарки для детей из Мали.
После семидесяти километров тропа упирается в асфальт. Мы — старик, которого я везу через горный перевал, и я — на выезде из какого-то посёлка. Небо медленно раскрашивается румянцем заката, изредка появляются зебу — дальние родственницы коров ростом немногим выше капота. Старик просит остановить машину, ему нужно в деревню перед Рашидом.
Еду за обогнавшей меня машиной, думаю, где остановиться на ночь. Уже темнеет, и шансов познакомиться с кем-то на улице и найти жильё почти нет. Машина впереди останавливается. Привычный для Мавритании пост жандармерии, на котором я отдаю очередную копию своего паспорта с данными о машине и направлении движения.
Спрашиваю у офицера насчёт ночлега. Он взмахом руки тормозит было тронувшуюся машину. Болтает о чём-то с водителем. Водитель предлагает мне следовать за ним: у него есть комната.
В семи километрах за городом сворачиваем с дороги. Здесь стоят два одинаковых, выкрашенных в розовый цвет квадратных дома. Мужчина открывает мне один из них. В лицо бьёт накопившаяся за день духота. Внутри циновка, чайник для подмываний после оправления нужды. Больше нет ничего. Воды нет. Людей тоже.
— А здесь вообще кто-нибудь живёт?
— Ну, если хочешь, я могу с тобой пожить.
— Спасибо. А сколько стоит ночь?
— Двадцать тысяч угий.
Почти пятьдесят евро за ночь посреди поля в душной каморке. Я отказываюсь, говорю, что хочу пожить в какой-нибудь семье.
— Ты должен остановиться у меня, иначе у тебя будут проблемы с жандармерией.
— Посмотрим.
Возвращаюсь на пост, нахожу старшего офицера, объясняю ему, что это дорого и неинтересно для меня. Он лениво слушает, повторяет то же самое. Я звоню Мухтару, объясняю, что у меня проблемы с его коллегами. Он просит передать трубку. Минутный разговор. Меня отпускают.
Ночь провожу в пустыне. Рядом оазис, в котором слышен звук воды, кажущийся мне уже почти две недели чем-то нереальным. Иногда молчание звёздного покрывала нарушает надрывное, будто звук ржавого засова, ржание осла.
Утром я возвращаюсь в Рашид. Каменистая тропинка, берущая старт у изгиба асфальтированной дороги, уходит вверх. По обе стороны от неё стоят высеченные воедино с камнем дома. Прохожу вглубь. Иду на детский смех. Детский сад.
Меня впускают внутрь, дают бутылку воды. С разрешения воспитательницы усаживаюсь на ковре вместе с детьми.
Вместе изучаем цифры и буквы. Воспитательница радостно рассказывает об этом мужу по телефону. Он просит передать трубку мне, расспрашивает о моих планах. Говорю ему, что хочу доехать до города Тишит в пустыне, знаю, что дорога тяжёлая, но надеюсь найти в Тиджикже попутчика. Он говорит, что это вполне возможно, а вот дальше мне вряд ли удастся.
Тиджикжа — город с мусором под ногами и неопрятными улицами. Спрашиваю на рынке у мужчин, пьющих чай возле шиномонтажной мастерской, кто хотел бы ехать в Тишит. С меня машина, с него — знание дороги. Они хитро улыбаются и зовут какого-то парня. Он представляется проводником, но мне не нужен проводник — я ищу попутчика. Он настаивает, но предупреждает, что мы не будем никуда сворачивать — в сторону он не ездил никогда. Называет цену — 240 евро. Три минуты назад я купил горячий багет за десять евроцентов.
Нет, не устраивает.
Блуждаю по рынку. Меня останавливает жандарм. Отдаю ему ещё одну, двадцать третью начиная с Западной Сахары, копию паспорта. Спрашиваю его о дороге в Тишит. Едем в участок. Пьём чай. В комнату заходит седой мужчина в белой тунике и солнечных очках. Крики, смех. Рад он мне или готов убить — выглядит одинаково. Вместе с ним мы едем в расположение воинской части. Он держит меня за руку. Входим в тёмный кабинет. Молодой парень в форме службы безопасности сидит в кресле, положив ноги в армейских ботинках на стол, иногда сплёвывая на пол. Рядом женщина, его родственница.
Парень рассказывает мне, что мой провожатый работает проводником и у него своя цена. Женщина понимающе качает головой. Проводник, не дождавшись конца нашей беседы, выходит.
Парень тут же меняется в лице. "Осёл!" — коротко произносит он вслед белому, потом обращается ко мне: "Слушай, друг, покажи мне твою машину!".
Мы выходим на улицу, проводника уже нет. Парень осматривает машину, заглядывает под днище. Садится и приказывает мне ехать.
Меня раздирают сомнения, но я молчу.
Мы болтаем о его стране, о девушках, о пустыне. Внезапно он спрашивает о том, за сколько я хочу продать авто. Он ищет что-то похожее.
"Я покажу тебе первые несколько километров. Дальше там то же самое, просто много, много, много раз. Я бы с тобой съездил, но у меня работа".
Мы проезжаем мимо телеги, на которой сидит мой первый несостоявшийся проводник — погонщик ослов с рынка.
Заканчиваются дома, начинается песок. Машина плавно идёт по нему. "Выбирай самые свежие следы, следи за глубиной колеи, вдоль дороги иногда будут красные столбы" — говорит парень.
Мы возвращаемся в часть. Проезжаем мимо второго проводника. "Осёл", — снова протягивает с присвистом явно недолюбливающий его офицер. По дороге забираем в какой-то лавке запечатанный пакет. Парень просит передать его главе города. Отлично, будет повод познакомиться!
Выезжаю из города. Спускаю шины для снижения давления на песок. Машина легко едет — колея держит её, словно рельс — вагон метро. Первые сорок километров проходятся на одном дыхании.
Небольшой посёлок, в котором дорога распадается на сотню тропинок, уходящих в разные стороны. Никого не видно вокруг. По компасу выбираю ту, что идёт на восток. За посёлком песок не такой плотный, приходится чаще переключать передачи. Делать это нужно мгновенно, иначе машина зароется. Никак не могу переключиться на третью, дорога не позволяет: иногда в песке попадаются крупные камни. Один из них жёстко бьёт по колесу.
После восьмидесяти километров я измотан. Близится закат. За поворотом появляется деревня. Точнее, стоянка кочевников-берберов — случайные предметы, которые в обычной жизни я бы принял за мусор, несколько сшитых из разных обрывков тентов. Ко мне выбегают несколько девочек.
Прохожу внутрь. Там женщина средних лет и парень с замотанной головой. Прошу чая.
Девочкам приношу из машины игрушки. Для них это так же, как и для Фатимы, первые в их жизни настоящие плюшевые игрушки. Мишка и крыса. И реакция у них та же — для них это огромное событие, они едва дышат.
Пью молча чай и думаю. Когда мне должно было исполниться семь, мама купила бутылку лимонада. Тогда только появились полуторалитровые пластиковые бутылки. Это был подарок мне на день рождения. Я знал за два месяца, где на верхней полке чулана лежит эта бутылка. Открывал дверцу и смотрел на неё часами. Пробовал рукой пробку, надеясь попробовать незаметно. С тех пор я выпил тысячу, может быть, бутылок лимонада. Но до сих пор помню обложку той первой, которая была для меня событием. Для современных детей бутылка лимонада — это секундная вспышка любопытства.
Подходит старик с тонким и жилистым, как его руки, посохом. Я расспрашиваю его о дороге, потому что давно не видел красных столбов. В Мавритании говорят на трёх языках — берберском, арабском и французском. Берберский я не знаю совсем. Но вот французское "ля" — "там" — или "ля-ба" — "туда" — по-арабски означает "нет". Я показываю рукой на восток и спрашиваю: "Тишит ля?". Старик отрицательно качает головой. Я начинаю сомневаться. На телефоне он набирает цифры 175 и показывает снова на восток. В Тиджикже мне говорили, что вся дорога всего 240 километров.
Мотор почему-то заводится не с первого раза. Проезжаю ещё немного. Переключать передачи становится всё труднее. Останавливаюсь на ночь. Снова звёзды, снова песок. Но все мысли об одном — ехать дальше или вернуться.
Просыпаюсь на рассвете. Пробую завести машину. Нет. Снова нет. Проверяю провода на стартере: всё на месте.
Наконец заводится. Решаюсь ехать дальше.
На ровном участке дороги останавливаюсь, несколько раз выжимаю сцепление, потом разгоняюсь и еду до первого препятствия. Скидываю скорость педалью газа, тормоза почти не использую, чтобы не закопать колёса в песок. Снова остановка. Иногда приходится долго выбирать тропу — слишком глубокая колея у тех старых армейских "Ленд Роверов", ездящих тут. Если карданный вал задевает за песок, машину начинает подбрасывать, на уступах её трудно удержать.
Ещё один вираж. Скорость снова не получается поменять, из-за этого машину медленно затягивает в песок. Пытаюсь выехать. Глохну. Надо срочно откапываться: песок горячий, можно перегреть двигатель. Снова не получается завестись. Рычаг переключения передач стоит намертво. Я вылезаю из машины — вокруг ничего нет. Песок, тёмные горы вдалеке, пучки травы.
Падаю: от борьбы с двигателем, жары, пустоты вокруг кажется, что сил не осталось. Это конец, думаю я. Не получилось.
Меня осеняет: вдруг это проблема противоугонного блока. Он прямо под приборной панелью, нужно только разобрать и проверить.
Снимаю декоративный кожух руля, панели. Блок весь в пыли. Чистить его нет времени. Отсоединяю два провода, красный и чёрный. Пробую зажигание. Работает! Машину толкает немного вперёд из-за включённой передачи. Мне удаётся включить нейтральную.
Достаю доску из верхнего багажника, домкрат. По очереди поднимаю задние колёса, подкладываю железный трак. Раскачиваю машину. Она трогается. Быстро собираю все вещи, выезжаю из глубокого рыхлого песка, пару раз задевая железной защитой мотора о камни. Неважно, выдержит.
Ползу, меняя на ровных участках вторую на первую. Дорога становится тяжелее: вокруг пучков травы образовались насыпи песка. Полно ухабов, почти незаметных на ярком солнце. Из-за этого приходится замедляться почти до нуля, но тормозить нельзя!
Тишит уже должен появиться, но за поворотом вновь ничего нет. 260 километров песка. Вижу вдали водонапорную башню, пески расступаются. Проношусь мимо рассыпающихся в разные стороны коз.
Тишит. Город из тёмных отёсанных камней. Навстречу выбегают дети. Спрашиваю, где жандармерия. Еду туда. Болтаем, расспрашиваю о дороге до Уалаты — она должна быть проще, так ли это. Глава жандармерии здесь всего второй месяц, он переспрашивает у своего подчинённого. Когда тот служил в армии, ездил в ту сторону на 160 километров, что дальше — он не знает.
К зданию подъезжает белый блестящий внедорожник. В нём несколько мужчин, среди них глава города. Передаю ему пакет. Спрашиваю, у кого я могу остановиться на ночь. С заднего сиденья ко мне тянется пожилой мужчина. Да, могу остановиться у него.
Молодой жандарм везёт меня в магазин, мне нужно купить жидкости для сцепления. После этого провожает до дома пожилого мужчины.
Во дворе несколько женщин. Меня укладывают на топчан, сплетённый из веток, предлагают чай.
Жара уже спала, на улице приятно и тихо. Поют птицы. Мне приносят финики. Аккуратно складываю косточки на животе — лень поворачиваться. Во двор то и дело заскакивают люди: кто просто поздороваться, кто по делу. Приветствуют меня, у порога собираются дети.
Так странно — несколько часов назад я лежал в точно такой позе на солнце и думал, что это конец моей жизни.
Наконец, приходит хозяин дома, Али. Он говорит, что дорога до Уалаты проще, но дольше. Если по той, что я преодолел, проходит три-четыре машины в месяц, то по второй — одна-две за несколько месяцев. Попутчиков не будет: рядом Мали, где туареги поднимали мятеж, с тех пор туда мало кто ездил. Дорогу знают несколько стариков, они сейчас с верблюдами в пустыне и вернутся ближе к зиме. На плато сотни троп, разбегающихся в разные стороны — следы необходимого когда-то военного присутствия.
У меня темнеет в глазах. Всю дорогу я лелеял надежду на простую дорогу после Тишита, но на деле мне придётся повторить маршрут.
Да, придётся, задумчиво подтверждает Али. На его памяти я первый иностранец, который доехал досюда в одиночку. Иногда бывают туристические группы, но добираются они на транспорте местных.
Почему до Тишита вообще нет дорог? Али отвечает, что они не нужны никому. Они — это люди, не дороги. Община бедная, живут за счёт скотоводства. У страны в приоритете руда и океан. Да и живёт здесь всего 1600 человек. Слишком дорого строить дорогу.
Мне эти слова так сильно напоминают историю несчастного Юрьевца — городка, прижатого судьбой к Волге, на другой стороне которой жирная Нижегородская область. Юрьевец находится в Ивановской. Сегодня, когда в российских новостях договоры о строительстве новой нитки газопровода в Европу, в Юрьевце топят дровами, газопровод заканчивается в 28 километрах до него. Единственная новость о Юрьевце, какую я нашёл тогда, год назад: они пытались устроить референдум о присоединении к нижегородцам.
…На улице уже толпа. Дети разглядывают наклейки, мужчины что-то обсуждают, присев на колени и всматриваясь в колёсные арки. В царстве "Тойот" и "Ленд Роверов" из второй половины предыдущего века никто никогда не видел такой машины.
К ужину собирается вся семья, но мы ужинаем с Али отдельно. Он больше чем просто по-арабски гостеприимен.
"Вы из службы безопасности?"
Он удивляется прямоте вопроса, но говорит, что да, следит за тем, что происходит в городе. Болтаем о Мавритании, о людях и обычаях. Внезапно гаснет свет. Али кряхтит, говорит, что вентилятор в соседней комнате давно сломался, починить некому. Обещаю посмотреть завтра. Мне дают воду, от неё тут же становится плохо. Вода солоноватая, более плотная, чем обычно. Тогда мне предлагают изысканное угощение — из запасов достают небольшую банку сгущёнки, которую разводят в той же воде. Надо пить, иначе могу обидеть хозяев. После этого незаметно выскальзываю со двора. Меня рвёт.
Спать я остаюсь на улице, под звёздным небом.
Утром за завтраком чиню вентилятор Али. Хозяин рад, зовёт своего соседа. Они ведут меня во двор напротив. Там меня ждёт раскуроченный холодильник. В нём нет и третьей части проводов и главное — откручена пробка на змеевике охлаждения. В общем, технический труп, долгое время бывший шкафом и приютивший не одно поколение ящерок и пауков.
Иду в сторону мечети — её минарет, похожий на пожарную каланчу, виден отовсюду. В городе живёт 1600 человек, но на улицах пусто. Многие здания разрушены, видимо, уже давно. С трудом нахожу библиотеку. Хранитель её, тоже Али, водит меня из одной тёмной комнаты в другую, над головой слышен писк разбуженных летучих мышей. Али говорит только на арабском, я понимаю немного.
Библиотеке восемь веков. Это потомственное дело семьи Али. В гостевой книге записи на арабском, немного на французском. Последняя запись сделана в начале 2015 года.
На улицах никого, иногда проносятся мальчишки. Не потревоженная ни прогрессом, ни временем пустота. Где-то вдали звучит мотор, потом стихает. Снова ничего. По дороге к дому Али захожу в магазин. В нём крупы, пара банок залежавшихся консервов, спички и чай. Больше нет ничего. Собираюсь в дорогу, прощаюсь с обитателями дома — сейчас там только племянница хозяина и её дочки.
Заливаю топливо из двух канистр. Должно хватить до Тиджикжи. Чувствуется, что топливо плохое — машина движется рывками. Останавливаюсь, меняю положение корректора октанового числа. Двигатель работает ровно, но нет тяги, в горку машина не идёт. Заливаю ещё две канистры бензина, ещё марокканского, добавляю обороты педалью газа. Машина оживает.
Первые пятьдесят километров даются так же трудно. Потом ландшафт становится ровнее. Мысль о том, что скоро асфальт, заставляет двигаться без остановок. Пробуксовки уже не страшны. Я еду к краю пустыни.
Ночь. Под колёсами с нормальным давлением шуршит асфальт, в открытое окно веет прохладой от отдыхающей от зноя земли. Ещё немного — и пустыня кончится. Слева видно переливающееся в свете луны пространство воды. Озеро. Чёрт, я не видел пространства воды большего по площади, чем корыто, из которого поят верблюдов кочевники, уже две недели.
Время пути до Тишита составило в одну сторону 13,5 часа, обратно — 9,5. Расход топлива достигал 16 литров на 100 км вместо привычных 10,5.
Марок масла, привычных для России, в этой части Африки нет. Стандартная вязкость — 20w50.
Качество топлива в среднем выше российского. Цена — около 1 евро за литр, в Западной Сахаре — 0,6 евро.