Больше-меньше
Юлия Нежид, шеф-редактор «КВ»: Для начала расскажите, насколько меньше стали покупать дорогих товаров в Калининграде. И почему?
Валерий Зимайло, «Фишбот»: Сюда бы наших покупателей, чтоб они нам объяснили, почему они стали меньше покупать…
Игорь Семененко, «Игенс»: Экономического кризиса не вижу. Потому что экономики в России нет. Наше положение катастрофично, потому что нас здесь закрыли, мы ничего не можем сделать. Мы продаем часы разных категорий — от эконом-класса до очень дорогих. И спад огромный и там, и там. Часы, которые стоили пять тысяч, за две не продашь, такой скидки просто нет, а те, что стоили 100 тысяч, — за ними уже никто не заходит.
Марина Бугрова, «Fashion Look»: Даже в условиях кризиса люди не перестанут одеваться. Мы не только владельцы своих магазинов, но и потребители. Насколько мы сами готовы что-то покупать? И естественно, никто из нас не готов поменять Toyota на «Ладу-Калину».
Юлий Бродский, «Парадиз Декор»: Я наблюдал за происходящим в Калининграде со стороны. Это называется английским словом ridiculous — невозможно. Абсолютно стихийно открывались одинаковые бизнесы — рестораны, магазины. Из окна моего салона видно 20 магазинов одежды, которые направлены на одних и тех же клиентов. Вы спрашиваете про падение продаж? Нет у меня падения.
Юлия Нежид: У вас впервые за историю магазина появилась вывеска «Скидки», это что, не падение?
Юлий Бродский: Есть подарочная продукция для среднего класса, а есть сегмент для богатых людей — предметы декора. Первое упало на 70%, зато второе выросло на 30% и полностью компенсировало падение. При правильном маркетинге потребители никуда не денутся. Людей испугали банковским кризисом, очень многие сняли деньги и теперь не понимают, во что их вкладывать. 
Они покупают все: вазы, ковры, мебель, у меня не хватает ассортимента. И это не антиквариат, это обыкновенные потребительские товары. Скидка, которую мы предложили, — для среднего класса.
Сергей Фролов, галерея «MODA Центр» (на фоне всеобщего оживления): Ну, давайте мы все ему позавидуем. И давайте прикоснемся к нему, чтобы и на нас перешла его удача (смеется).
Игорь Чушкин, «Виакар Моторс»: У нас продажи Toyota упали очень сильно. Падение по стране составило 46 %, у нас — в три раза.
Игорь Семененко: У нас тоже в три раза.
Игорь Чушкин: При этом структура продаж поменялась, Land Cruiser`ов продали больше, чем по статистике прошлых месяцев.
Сергей Фролов: Я хочу ответить на высказывание о том, что магазинов одинаковых открывалось много, а новых марок мало. Например, Tommy Hilfiger — это конкурент Hugo Boss, и у меня есть предложения от них открыть новый магазин, а я говорю, что сейчас не время. Эффективность каждого из магазинов рухнет в два раза. Ближайшая перспектива — не открытие новых магазинов, а умирание неэффективных. По одежде статистика такая — продажи в денежных единицах (не рубли) упали на 47 % (Hugo Boss). В целом падение рынка дорогой одежды, по моей оценке, составляет 50 %.
Юлий Бродский: Продажи упали не в рублях, а в евро, из-за курса. Если бы продажи в рублях упали сильно, то можно было бы говорить о снижении покупательского спроса.
Юлия Нежид: Вы хотите сказать, что люди не стали покупать меньше, а убытки — только разница курсов?
Юлий Бродский: Точно, они не стали покупать меньше.
Игорь Чушкин: В апреле мы уже продали автомобилей больше, чем в каждом месяце прошлого года. За первый квартал продали 69, а за начало апреля — 44 машины. В России самой большой провал произошел там, где продавали за кредиты. За Уралом — до 80 % покупателей брали кредиты на машины. Волгоград (тамошний дилер Toyota) продавал 500 машин в месяц, сейчас — 10. Мы же продавали в кредит от силы 30 %. Как приходили люди с наличными, так и приходят.
Очень много
Валерий Зимайло: Хотите знать, почему я ничего не покупаю? Последние годы мы зарабатывали много, очень много. И тратили очень много. Мы сами включились в процесс лакшеризации, у нас вкусы стали развиваться, мы стали перебирать. Вещей куча, не знаю, куда складывать. Запас огромный! Плюс снижение доходов, плюс настроения не самые радостные. Все это не стимулирует — я не хочу ходить по магазинам. В бизнесе примерно то же самое. Падение огромное в продаже катеров, которые стоят 50, 100 тысяч долларов и выше. Тот, кто смотрел на яхту за 50 или 100 тысяч долларов, сейчас смотрит на катер за 10, 20 тысяч долларов.
Андрей Глушенко, «De Lux»: Я работаю в очень узком сегменте, у нас продается консервативная мужская обувь. Наценку снизили, падение все равно есть, примерно такое же, как в Италии, — 37 – 40 %. Но там увеличили розничную наценку на 20 %, по¬этому их показатели даже выросли.
Рынок у нас с самого начала был испорчен подделками или вещами устаревших коллекций. Это сильно подорвало доверие. Второе — у нас в Калининграде несправедливая цена. Мы могли бы работать по европейским розничным ценам, а за счет НДС еще и сбросить.
Юлия Нежид: Что вы делаете, когда продажи падают?
Андрей Глушенко: Я поменял марки. В прошлом месяце отказался от Santoni.
Сергей Фролов: Santoni остался в «MODA Центре»!
Юлия Нежид: Ну, слава богу, а то мы заволновались…
Андрей Глушенко: Я нашел партнеров, с которыми мы объединились. Добавили кашемир, итальянский трикотаж.
Анастасия Полякова, Marinella: Мне пока сложно сказать, мы недолго работаем, не с чем сравнивать. С другой стороны, мы сразу шли на определенный риск, везти 
дорогую марку, которая мало известна… Я готовлюсь к худшему. Я просто надеюсь, что, сидя рядом с вами (обращается к Бродскому), я как-то пройду трудности (все смеются)…
Юлий Бродский: Я у вас рубашку купил…
Анастасия Полякова: Надеюсь на вашу удачу. В Москве, я знаю, магазины декора закрываются и плачут, потому что народ отказался покупать любую роскошь. Люди, которые шили одежду в Kiton и Brioni, пере¬шли в Isia, потому что не могут платить за костюм по 10 тысяч евро. У нас немного клиентов, но они прибавляются, видимо, играет новизна марки. Но я уверена, что от марок класса люкс люди последовательно будут отказываться.
Юлия Нежид: Можете допустить, что закроете магазин?
Анастасия Полякова: Ну, не так все плохо. Пока я вытягиваю, во многом благодаря своему портному. В данный момент рассчитываю на москвичей, которые, сравнивая цены, едут к нам. Они начали узнавать, например, сколько у нас стоит поставить на причал яхту, и просто в шоке от того, как это дешево.
Сергей Фролов: У нас минус 30 – 40% от московских цен.
Сергей Брыкин, «Вайтнауэр-Фи¬липп»: Мы продаем благородные напитки, мне, кстати, слово «элитные» не нравится. Что касается продаж, то в наших магазинах в городе снижения почти нет, все-таки ценители хорошего вина — довольно преданы своим вкусам. Но зато есть большой спад в магазинах беспошлинной торговли.
Игорь Карпенко, коллекционер антиквариата: С антиквариатом свои сложности. Само собой, падение серьезное. Переориентация идет — раньше покупали под настроение, а сейчас думают о вложении денег. Антиквариат не становится дешевле. Определить тенденцию непросто, потому что каждая сделка сугубо индивидуальная. Специфика этих приобретений в том, что человек должен дорасти до понимания ценности предмета. Когда он созрел, задумывается, что он передаст детям — погремушку или истинную ценность. Это мы думаем, что обладаем антиквариатом, на самом деле, у нас есть короткая возможность сопровождать предмет, который жил до нас и проживет после нас. Быстрее всего растет в цене антикварное оружие. В Калининграде, к сожалению, народ пришлый, нет культурного слоя, который бы обеспечил традицию коллекционирования. Антиквариат чаще становится дорогим подарком.
Юлия Нежид: А как видится местный рынок роскоши нашему гостю, господину Паскалю?
Паскаль Бийон, «Балтийские рестораны»: Я выскажу мнение иностранца. Я был поражен, когда увидел, как быстро город развивается. Может быть, слишком быстро. Русские имеют огромный аппетит на роскошь. Бренды, одежда, машины — я никогда не видел на такой маленькой территории такой концентрации дорогих машин и женщин, одетых так красиво! С другой стороны, люди имеют возможность путешествовать, видят роскошную жизнь, пробуют ее, и она им нравится. Полеты сейчас доступны — 
за 300 евро можно слетать в Париж, и когда мы видим цену роскошных брендов в Европе, мы понимаем, что она намного ниже, чем в Калининграде. Вы говорите, что на 30 % дешевле, чем в Москве? Это так? Сегодня одежда класса люкс в Калининграде на 30% дороже, чем в Европе.
Сергей Фролов, Игорь Семененко, Марина Бугрова: Это продиктовано политикой брендов — для России закупочная цена выше!
Паскаль Бийон: Не буду настаивать... Есть много причин, почему рынок роскоши падает в Калининграде. Приведу свой пример. У меня не было времени съездить во Францию, но у меня есть вкус к роскоши. Я пошел купить себе дорогую одежду и обувь. Увидел разницу в цене и все равно купил, но если бы знал, что поеду в Европу, не купил бы. Так что первая проблема — цена. Вторая — я слышал несколько раз — что во время бурного роста ресторанные заведения открывались непрофессионалами. И они уйдут. Регуляция будет происходить сама по себе. Непросто мне это вам сказать, но я тут заметил, что никто из вас и не говорит о кризисе. Я хочу вернуть это слово в обсуждение. Кризис — очень хорошее время, он необходим для бизнеса. Кризис вычищает те грибы, которые отравляли хороший бизнес. Проблема в том, что страдать будут и профессионалы тоже. Но в конце они будут в 2 – 3 раза сильнее. Что касается роскоши — она была всегда и будет всегда, и она есть по всему миру.
Валерий Зимайло: Золотые слова.
Пошлый VERTU
Юлия Нежид: Переводим дискуссию в философский ракурс. Как кризис повлиял на наше понимание того, что есть роскошь, и какое место она должна занимать в жизни?
Сергей Фролов: Все говорят про финансовый кризис и прочее. По-моему, это следствие. Причина в том, что та система координат, которая была создана в мире, и гипертрофированное отношение к материальной стороне жизни завели нас в тупик. Мир с подачи американцев решил, что смысл жизни в деньгах…
Юлия Нежид: Разве ваш бизнес не рос за счет этой философии? И разве вы не пилите сейчас сук, на котором сидите?
Сергей Фролов: Если сук гнилой, то неплохо его и подпилить. Я считаю, что был подменен истинный смысл жизни, которого, к сожалению, никто не может сформулировать. Потребление и экономика — это всего лишь способ жизни. Вопрос в том, что такое роскошь…
Игорь Чушкин: Я из Ушакова выписал. «Роскошь — излишество в комфорте — жизненных удобствах и удовольствиях, связанных с затратами, превышающими средний уровень жизни».
Сергей Фролов: У меня есть свое понимание роскоши. Роскошь часто указывает на комплексы, на то, что нет других, более достойных поводов для личной гордости. Предметы роскоши воспринимаются естественно, если это золотая медаль за победу в Олимпийских играх. Роскошные предметы должны быть продолжением человека. Мне неинтересно знать, на чем приехал Игорь Чушкин, мне интересно узнать, когда откроется «Тойота Центр», потому что туда вложено больше денег и душевных сил, чем в любом символе успеха. Часто предметы роскоши исполняют роль ширмы, за которой прячется пустота. Скажу больше. Человеку по-настоящему успешному не нужны символы успеха.
Игорь Чушкин: Мы одурманены потреблением. Об этом есть книга, извините, скажу, как она называется, — «Потреблядство». Для меня символом этого является банка кетчупа Hainz, на которой написано «с дозатором». За то, что ты потребляешь, твою жизнь делают настолько комфортной, что беспокоятся о том, сколько кетчупа ты выдавишь. Потребление — это стимул жить лучше. Мы говорим о роскоши, а почему не говорим о понтах? Роскошь и понты идут рука об руку. Я не говорю о человеке, который дорос до роскоши, который своей успешностью в жизни, или лучше скажем, своей интеллигентностью, заслужил это. Вот человек, покупающий новый Land Cruiser, обслуживает его в гараже. Ну, это что, не жлобство? Понты — это показуха, которая характеризует нас на данной стадии. Потребление часто ругают, а я считаю, что потребление — это двигатель развития, просто мы еще не наелись.
Пахнет потом
Сергей Фролов: Несправедливость в том, что у нас живет хорошо не тот, кто трудолюбив, а тот, кто умен, а в скобках — хитер. И хитрые американцы живут в сто раз лучше, чем трудолюбивые китайцы. Какой предмет роскоши человеку позволено купить? Тот, который, во-первых, не будет вызывать зависть окружающих, а во-вторых, он куплен за деньги, которые пахнут потом этого человека.
Марина Бугрова: Замечательная идеология у вас. Но мне кажется, что многим людям свойственна зависть к чужому успеху, таланту и сопутствующим атрибутам, для них это стимул в достижении своих целей и однозначно говорить о том, что это плохо, неверно.
Сергей Фролов: Атрибуты роскоши должны быть естественным продолжением роскошных мыслей человека. Я давно людей не оцениваю по внешним атрибутам, я сразу спрашиваю: «А чем ты занимаешься?» Если за красивым фасадом есть красивые дела — это в тысячу раз лучше! А вот когда ты, ничего не делая, получаешь возможность себя модно упаковать…
Марина Бугрова: А право определять, что сделал человек, кому принадлежит? Красивое дело может быть как у вас, так и у того, кто делает что-то неприметное…
Юлия Нежид: А быть любимой женщиной — это не красивое дело? И за это она разве не имеет права на красивую жизнь?
Сергей Фролов: О, мы заговорили про любовь. А мы, кстати, забыли такое выражение, как «с милым рай и в шалаше», у нас все продается — женщины, красота, любовь. Какой это любимый, если он ничего не может купить?
Паскаль Бийон: О, любовь — вот истинная роскошь! Когда она есть, можно быть счастливым без ничего.
Сергей Фролов: Вот типичный разговор некоторых калининградских девушек. Одна говорит подруге: «Я его так люблю, так люблю». Вторая спрашивает: «А что он тебе подарил?»
Марина Бугрова: Мужчинам так проще выстраивать отношения с женщинами. Чего искали, то и получили, а потом страдают.
Анастасия Полякова: Кризис все расставит на свои места. Уволены пятые, четвертые, третьи жены, от этого горит «Дикая орхидея»… Оставлена одна жена — самая разумная, верная и хорошая. И я согласна, что роскошь в нашей стране идет под руку с 
понтами, а кризис — это насильственный способ их развести. И наконец-то мы поймем, простите, если кого-то обижу, что Vertu — это пошло! И не стоит занимать очередь за Birkin на многие годы и платить по 10 тысяч евро, покупая на последние деньги.
Андрей Глушенко: Я ждал Birkin долго и нисколько не жалею.
Марина Бугрова: Когда кризис, у людей в какой-то момент возникает паника — что делать с деньгами? Тут в голове всплывают нереализованные мечты, человек бросается их исполнять, пока есть возможность, это и объясняет всплески продаж.
Валерий Зимайло: Я хочу объяснить, почему у меня все еще покупают лодки. Потому что в этот период для многих людей серьезные приобретения — это стабилизирующий психологический фактор. Ведь вместе с лодкой покупают занятие.
Сергей Фролов: Вот странно, что наши политики измеряют успех страны в ВВП. А успешность страны надо измерять валовым состоянием счастья ее жителей. Потому что деньги в состояние счастья не приводят.
Игорь Семененко: Но когда денег нет — очень плохо.
Игорь Чушкин: Давайте вернемся к теме. Пострадал ли рынок роскоши? Конечно, пострадал. Каждому в той или иной степени фигово, просто по-своему мы это скрываем. Давайте будем откровенны. Мы не успели вкусить этой сладкой отравы — роскоши. Если вы умный человек, вы не будете говорить, что все материальное в себе подавили. Основная часть нашей жизни материальна, и единственный способ развиваться и жить интересно — это потреблять.
От редакции. Коко Шанель сказала: «Роскошь противостоит не бедности, а вульгарности». Поэтому граница умеренности и излишества проходит не по морали (заслужил — не заслужил), а по чувству вкуса. Да, у роскоши есть функция социального маркера, оповещающего общество о статусе его владельца. Но если это все, то дальше — одни понты. А если мы ценим роскошь и понимаем в ней толк, то, наверное, поймем, что ездить на Bently «в булочную» (по нашим-то дорогам, вдоль наших-то «чипков», да без водителя!) — это карикатура, а не роскошь. И как бы ни хороша была Birkin, она лучше «выгуливается» в каком-нибудь Монако, а не на улице Невского.