С 3 по 8 сентября в Калининграде прошли заключительные этапы XIV Международного конкурса органистов имени Микаэла Таривердиева. В финал вышли шесть исполнителей, и лауреатом первой премии стал 35-летний органист из Южной Кореи Пак Сунхён. Музыкант ответил на вопросы «Клопс Афиши».
Конкурс, третий тур которого прошёл в Кафедральном соборе на острове Канта, — одно из самых престижных событий в мире органного искусства. В этом году в отборочных прослушиваниях участвовали 42 музыканта из одиннадцати стран. На первом этапе их оценивали в Нью-Хейвене и Гамбурге — онлайн, в Сеуле и Москве — вживую. Лёгкий, улыбчивый, но в то же время сосредоточенный и собранный Пак Сунхён покорил жюри не только мастерством, но и смелым выбором репертуара.
— Прежде всего поздравляем вас с победой. Какие чувства вы испытали, услышав своё имя среди лауреатов?
— Это была невероятная радость. Настолько сильная и искренняя, что на глаза навернулись слёзы. Но это были слёзы счастья.
— Что оказалось самым трудным в этом состязании — программа, напряжённый график, уровень конкурентов?
— Наверное, сложнее всего было справиться с органом Кафедрального собора. Это очень массивный инструмент. Мануалы тяжёлые, сразу добиться сбалансированного звучания на нём непросто.
— Помогала ли вам акустика, само пространство собора?
— Акустика в соборе поистине грандиозная: звук держится семь секунд. Благодаря этому музыка приобретает особую красоту.
— На репетиции финала у каждого участника было два часа, включая регистровку. Этого хватало?
— Для меня — точно нет. Орган — инструмент чрезвычайно специфический: в нём бесчисленное множество нюансов, регистровка требует больших усилий.
— В третьем туре, помимо симфонии Микаэла Таривердиева, в вашей программе прозвучали сочинения Турнемира, Регера, Эскеша. Расскажите, как выбирали эти сочинения, принимали ли в расчёт возможности инструмента, на котором они будут исполнены?
— Составляя программу, я прежде всего думал о том, как эта музыка прозвучит на органе Кафедрального соборе. Инструмент огромен, со множеством регистров, и зал, в котором он находится, тоже очень масштабный. Нужно было особенное внимание уделить технике.
В целом для состязания мне приходилось выбирать сочинения, подходящие под конкурсный формат, — например, хоралы Баха или Брамса, которые я исполнял в рамках первого и второго туров. Но моим любимым произведением, конечно, стала Фантазия и фуга ре минор Макса Регера из финальной программы. Это музыка особой глубины и печали. В трудные моменты я садился за орган, играл её — и мне становилось легче.
— Финальное выступление для вас было скорее волнительным наслаждением или преодолением, из которого рождается профессиональный рост?
— Сложный вопрос. На самом деле я испытал всё сразу: и радость, и грусть, и волнение, и преодоление. Это целый спектр чувств. И, конечно, рост — неотъемлемая составляющая участия в конкурсах такого масштаба. Они требуют огромного мастерства, и ты просто не можешь остаться на прежнем уровне.
— Председатель жюри, профессор Высшей музыкальной школы в Лозанне по органной импровизации Томас Кинц отметил, что в потенциальном победителе будут искать «личность, способную реализовать себя в музыке и поддержать жизнь органного сообщества». А какой фактор, на ваш взгляд, стал решающим для победы?
— Буквально вчера мы с Томасом Кинцем разговаривали, и он сказал, что его особенно впечатлило моё исполнение Регера. Возможно, именно это сыграло решающую роль.
— То есть главным фактором стало исполнительское мастерство?
— Помимо техники, думаю, важным оказалось и разнообразие выбранных мною сочинений. Органная музыка сложна для исполнения, и, возможно, решающим стало то, что я предложил достаточно смелый репертуар.
— Что для вас значит участие и победа в этом конкурсе?
— Я уже становился лауреатом конкурсов в Корее и Германии, но конкурс Микаэла Таривердиева — особенный. Здесь другая страна, другой язык, другая атмосфера. Это был стресс, испытание новой средой, и для меня важно, что я смог его преодолеть.
— Ваши педагоги — знаменитые органисты, которые в разное время входили в жюри конкурса имени Микаэла Таривердиева. Они и посоветовали вам попробовать свои силы?
— Да, именно от моих профессоров Винфрида Бёнига и Кристофа Манту я впервые услышал о конкурсе. Они рекомендовали мне поучаствовать, но тогда у меня никак не получалось найти время.
В этом году всё сложилось: профессор Джисун Ким, который сейчас тоже входит в состав жюри, ещё раз напомнил мне о конкурсе и сказал, что я должен приехать. Он отметил, что я тонко чувствую музыку и могу передать её эмоции, особенно в той программе, которую готовил. Его слова стали для меня важным толчком — и я решился.
— Удалось ли вам пообщаться с членами жюри? Какие слова или советы вы особенно запомнили?
— Почти каждый из них говорил мне: «Не волнуйся, просто наслаждайся музыкой». Это бывает сложно, но, если честно, я думаю, это самый важный совет — получать удовольствие от того, что ты делаешь.
— На этом конкурсе у вас случился момент катарсиса, когда полностью растворяешься в музыке?
— Да, безусловно. В финале я ощутил именно это: что играю не только технически верно, но и переживаю вместе с музыкой настоящее счастье.
— С чего началось ваше знакомство с музыкой Микаэла Таривердиева?
— Первое, что я услышал, — его органную музыку. Это была «Зона» — первая часть органной симфонии «Чернобыль». Сочинение появилось в списке рекомендаций на YouTube, и я был потрясён. Это произведение прозвучало для меня подобно мощному взрыву, полному необузданной энергии. Оно побудило меня прочитать про катастрофу в Чернобыле, и, когда уже я услышал произведение второй раз, зная контекст истории, меня удивило, насколько точно эта музыка отражает те трагические события. Я буквально погрузился в этот момент, представил всё это.
— Расскажите, как и когда вы выбрали орган? Были ли сомнения? Каким был ваш первый инструмент?
— Я начинал как пианист, и в детстве воспринимал это только как хобби. Когда мне исполнилось 13, я попал на службу в церкви в Корее, где стоял большой орган. Там познакомился с господином Кимом (Джисун Ким, один из членов жюри конкурса. — Ред.). Я услышал его игру, увидел этот магический процесс — и был потрясён до глубины души. Мне сразу захотелось попробовать.
Я спросил: «Можно ли мне поиграть?» — но он ответил: «Пока нет. Сначала тебе нужно набраться опыта на фортепиано». Так я ещё четыре года продолжал практиковаться на фортепиано и только в 17 лет впервые сел за орган.
Я сразу понял, что хочу поступать в университет, но именно за границей. В Корее органная традиция ещё очень молода: у нас нет исторических инструментов, нет глубоко укоренённой традиции органного исполнительства. Моим первым шагом стала Германия, затем — Франция. Для меня это было невероятно ценное время: там органная культура живёт веками, видеть и слышать воочию было бесценным опытом.
— Насколько ощутима разница между игрой на старинных аутентичных органах и современных?
— Самое большое отличие, конечно, лежит в звуке. Глубина, красота органного звучания раскрывается именно с течением времени. Современные инструменты часто не могут в полной мере воспроизвести ту технологию, то дыхание, с которым создавались органы в прошлом. Именно поэтому я предпочитаю старинные органы.
— Органист не скрипач: взять инструмент с собой невозможно. Испытываете ли вы волнение перед знакомством с новым органом? Когда приходит ощущение, что вы с ним «подружились»?
— Один из важнейших навыков органиста — умение быстро адаптироваться, привыкать к новому инструменту. Как только узнаю, на каком органе предстоит играть, я в первую очередь изучаю его историю, регистровые возможности. И благодаря этому я могу быть свободнее, комбинируя различные регистры, создавая нужные тембровые краски.
— Какой инструмент из тех, за которыми вы играли, запомнился вам особенно?
— Мне сразу вспоминается орган в соборе Святого Мартина в голландском Гронингене. Меня поразила особая певучесть этого инструмента, его богатая тембровая палитра и потрясающая акустика зала, в котором он установлен.
— Есть ли у вас в семье ещё музыканты?
— Удивительно, но в нашей семье лишь один музыкант, и это я.
— Наверное, ваши родные очень гордятся вами?
— Конечно. В ночь перед объявлением результатов конкурса мои родители не сомкнули глаз. Мы довольно религиозная семья, и они всю ночь молились за меня.
— А как они отреагировали, когда вы выбрали орган в качестве своей профессиональной деятельности?
— Они принадлежат к тому поколению, которое очень ценит классическую музыку. Когда я сказал, что хочу посвятить себя ей, родители были безумно счастливы.
— Вы учились в Кёльнской высшей школе музыки и танца у Винфрида Бёнига, в Парижской консерватории у Кристофа Манту, в Университете искусств в Эссене у Роланда Марии Станжера. Не возникало ли желания переехать в Европу, где традициям органной культуры много столетий?
— Скорее, нет. Европейская культура очень отличается от южнокорейской. Мы сильно расходимся в мировоззрении, и всё-таки Южная Корея мне ближе. Даже в таких бытовых вещах, как еда (смеётся).
Единственное, о чём жалею, — в Корее почти нет духовых органов, которые в Европе встречаются повсюду. Европу я покидал с мыслью, что смогу регулярно возвращаться туда с концертами, однако оказалось, что сделать это непросто.
— Часто ли вы гастролируете?
— Сольных программ у меня обычно пять-шесть в год. Примерно столько же выступлений с оркестрами.
— Для вас гастроли — это возможность увидеть мир или работа?
— Скорее, работа. Когда я даю концерты, я совершенно не могу концентрироваться на чём-то ином, кроме своего выступления. Всё моё внимание направлено на подготовку, поэтому мне редко удаётся насладиться другими аспектами путешествия.
Забавный факт: в Калининграде я провёл десять дней и за всё время был только в трёх местах: в отеле, Кафедральном соборе и филармонии. Ну и ещё в кафе неподалёку от дома.
— Сегодня вечером вы возвращаетесь домой. Что сделаете в первую очередь?
— Больше всего я хочу обнять свою жену.
— Что бы вы пожелали будущим участникам конкурса?
— Будьте собранными, сосредоточенными — и не забывайте получать удовольствие от музыки. Это самое главное.
«Нас объединяют музыка и орган»: в Калининграде завершился конкурс имени Микаэла Таривердиева.
.svg){kind=small}