В феврале в Кафедральном соборе прошла первая из цикла лекций о Канте (16+). Читает их профессор МГУ Вадим Чалый. Каждая лекция сопровождается выставкой современного художника, выбранного по итогам всероссийского опен-колла. Вадим рассказал «Балтийскому Бродвею» о пробуждении от догматического сна, кёнигсбергской диалектике Канта с Гаманом и ориентировании в собственном мышлении.
— Всю жизнь Иммануил Кант пользовался своим умом: исследовал, изучал, преподавал и открывал. А когда вы выбрали этот путь?
— Вы знаете, Кант, по собственному признанию, не всю жизнь пользовался своим умом. Какое-то время он находился в состоянии, которое сам потом назвал догматическим сном. И пробудился он сравнительно поздно, под влиянием, в частности, работ философа Дэвида Юма. Так что чтение трудов других умных людей не раз помогало философам менять свои взгляды и обращаться к самостоятельному мышлению.
Мой момент осознания случился в университете. Я учился на экономическом факультете и в какой-то момент понял, что мне интересна теория и менее интересна практика. Как и Кант когда-то, я пробудился от догматического сна и решил, что надо мыслить самостоятельно, строить своё мировоззрение.
— Когда вы впервые познакомились с трудами Канта?
— Во время учёбы в университете я начал читать популярные кантовские произведения. А уже в аспирантуре стал погружаться в «Критику чистого разума» — с трудом, настойчиво, порой разочаровываясь в собственных способностях, но прилагая усилия и добиваясь результатов. В каком-то смысле Калининграду не очень повезло с главным символом, с главным своим жителем. Кант — один из самых сложных для понимания философов. Во-первых, он занимается вещами высокоабстрактными, а во-вторых, находится в постоянном диалоге с другими философами и учёными, которые исследовали те же вопросы. Поэтому для понимания Канта необходимо ещё и понимание контекста. Это сильно усложняет задачу и заставляет снова и снова ходить по кругу, читая кантовские пассажи, обращаясь к текстам, на которые он реагирует в этих пассажах, и собирая своё понимание происходящего. Популярные работы доступнее, но они более фрагментарные. Вопрос о просвещении, например, он поднимает на семи или восьми страницах, где даёт свой ответ. Но понять его глубину можно только обратившись к другим работам, к контексту, вообще к спору о просвещении, в рамках которого Кант находился в 80-е годы XVIII века.
— Как вы сумели выстроить самообразование, чтобы после экономического факультета поступить сразу в философскую аспирантуру?
— Дорога в философскую аспирантуру открыта выпускникам самых разных факультетов. Философия — это синтетическая дисциплина, которую интересует всё. Знакомство с преподавателями, занимавшимися философским образованием в Калининградском государственном университете (сейчас БФУ им. Канта. — Ред.), подтолкнуло меня пойти у них учиться. Владимир Никифорович Брюшинкин вёл у нас логику. В аспирантуру я пошёл к Леонарду Александровичу Калинникову, который занимается как раз философией Канта. Эти люди во многом стали определяющим фактором в моём выборе.
— Нужно ли, чтобы каждый человек был философом? И почему?
— Нужно, и фактически это уже так. Аристотель начинает свой большой трактат «Метафизика» с такого предложения: «Все люди от природы стремятся к знанию». Эта природная тяга существует в любом: любопытство, интерес, изумление перед фактом собственного существования, жизни, мира, других людей. Всё это толкает нас к тому, чтобы пытаться понять, что происходит. Другое дело, что кто-то занимается этим иногда, стихийно, а кто-то пытается делать это систематически. Вот и вся разница. А так все мы философы.
— Каким был бы ваш круг общения, если бы пригласить в него можно было только знаковых философов?
— Разумеется, было бы замечательно пообщаться с Кантом. Не только потому, что это философ первой величины, но и потому, что это житель Кёнигсберга — человек, ходивший по нашим улицам. В этом городе жил не только Кант, но и другие важные фигуры — менее известные, но формирующие оппозицию кантовскому способу мыслить. К примеру, Иоганн Гаман — оппонент и сосед Канта. Они жили буквально на соседних улицах и постоянно спорили. Исследование этой диалектики, не покидавшей Кёнигсберга, — тоже очень интересная философская задача для современных калининградцев.
— В феврале в Кафедральном соборе стартовал цикл ваших лекций об Иммануиле Канте. Чего ждать от этого проекта?
— Замысел состоит в том, чтобы на базе Музея Канта создать движущуюся череду портретов окружения Канта, людей, с которыми он находился в интеллектуальном взаимодействии, — как живших в Кёнигсберге, так и находившихся за его пределами. И начать этот процесс уместно с обрисовки того положения, которое Кант занимает в современном культурном интеллектуальном пространстве. Поэтому первый такой разговор я посвятил тому, как в разных областях актуальных дискуссий обращаются с кантовским наследием. И главный тезис состоит в том, что Кант — деятельный участник этих дискуссий. Не просто какая-то историческая фигура, памятник, но и активный философ.
— А что самое важное даёт Иммануил Кант современному человеку?
— Возможность ориентироваться в мышлении и в происходящем — благодаря, а иногда и вопреки мышлению. У Канта есть трактат «Что значит ориентироваться в мышлении?», который даёт способ это делать.
— Раньше вы преподавали в БФУ им. Канта, но сейчас работаете в Москве. Сложно было покинуть Калининград?
— Сложно, конечно. Я был и остаюсь калининградцем. Я бы сказал, что к переезду меня подтолкнуло сочетание семейных обстоятельств: мои старшие дети выросли и им потребовалась спортшкола, которой в Калининграде не было. Ну и, конечно, возможность поработать в Московском государственном университете очень манила. Но связи с Калининградом я не теряю и терять не собираюсь: хочу участвовать в культурных и интеллектуальных процессах, происходящих на родине.
.svg){kind=small}