Лесничий Николай Шумилло 40 лет работает в Нестеровском районе. Накануне Дня работников леса журналист "АиФ-Калининград" побеседовал с ним.
— В последние годы посёлок Краснолесье становится все популярнее. Туда едут со всей области за культурой, отдыхом…
— Местный музей - отдельная тема. Его руководитель Алексей Соколов переехал в нашу глушь из Калининграда. Когда он только появился, я думал, что его активность со временем затухнет. Но в музей едет все больше туристов, многие — на больших автобусах. Под окнами ходят толпы людей: семьи, молодёжь. Не на Куршскую косу едут, не на море, а в лес — на край области.
— Многие говорят, что калининградские леса в принципе не могут принести много прибыли, поэтому раздача их арендаторам была ошибкой. Как вы считаете?
— Арендатор — коммерсант, который в любом случае стремится выжать из леса максимум при минимуме затрат. Виштынецкий лес был охотничьей резиденцией кайзеров. Его практически не рубили на древесину, а растили для отдыха, для красоты. К коммерческой вырубке обычно назначают спелые леса, у которых уже слабеет сопротивляемость к болезням. Но красота Роминты — как раз в вековых дубах, елях, соснах. Они ещё и носители генофонда. К нам приезжали специалисты по заданию федерального селекционного центра — собирали шишки, черенки.
Калининградский эколог Максим Напреенко высказал очень правильную мысль, с которой я на 100% согласен: от наличия в этом лесу старых деревьев мы получим дохода больше, чем от арендатора. На этих выходных я встретил в лесу женщину из Гусева с дочкой и внучкой. У них есть свой, Майский лес. Но нравится именно наш, Виштынецкий: они тут отдыхают. Уверен, у ребёнка останутся воспоминания об этих поездках на всю жизнь.
— Жители одного из районов рассказывали мне про своего лесника: дашь ему полторы тысячи рублей — отведёт удобную делянку на дрова. Не дашь — получишь участок на болоте. Селяне почему-то считают, что у лесников масса возможностей для коррупции, а зарплата маленькая. Что вы об этом думаете?
— Я не знаю таких лесничих, которые замечены в коррупции. Мы между собой говорим: каждый житель села - потенциальная "граната". У каждого есть смартфон, диктофон. Чуть что, сразу начинают писать губернатору или президенту. Рисковать рабочим местом никто не будет! Мы же не в городе живём, где можно развернуться и уйти. У всех семьи... Участковый лесничий получает около 20 тысяч рублей, его начальник — на три тысячи больше. На селе это неплохие деньги. Если не хватает — крутись! Я, например, занимаюсь пасекой, грибами, на охоту хожу.
А вообще, в отличие от земель сельхозназначения, где рубки не контролируются лесным законодательством, у нас в лесу порядок, каждый шаг урегулирован законом, каждое дерево на счету.
Нашему лесхозу от немцев досталось 14 га леса. В первые послевоенные годы лесники посадили столько же. Не срубили, а посадили! Полуголодные люди вставали в 4 утра, косили сено для коровки, а потом — на работу в лес.
— А как у вас дела с "чёрными" лесорубами?
— Сейчас на нашем участке бывают единичные самовольные вырубки. Но нарушителей ловим. Если говорить об ущербе лесу, то гораздо больший вред ему наносят бобры, я считаю, что ни одного бобра в области быть не должно, кроме как в зоопарках. И пусть "зелёные" говорят, что хотят.
Полный текст интервью читайте на сайте "АиФ — Калининград".