"Живу на полную катушку, потому что каждый день — последний": история 20-летней калининградки, больной раком

Альбине (имя изменено) двадцать лет. Почти шесть из них она живёт с диагнозом “рак лёгких”. Болезнь прогрессирует — метастазы добрались до мозга. Врачи дают калининградке не больше трёх лет. Девушка рассказала “Клопс”, о чём мечтают безнадёжно больные и как получать удовольствие от жизни, если всё против тебя.

Была спортивным ребёнком

"Я родилась в Латвии, в Риге. После развала Союза в стране появилось много националистов, которые ненавидели русских. Уехали оттуда в 2004 году, мне тогда было четыре года. Калининград выбрали родители: скорее всего, им понравится город. 

С восемнадцати лет не живу с родителями. Так легче: с мамой мы могли ругаться даже из-за того, что я положу чёрный носок на стопку белых вещей. Сейчас приезжаю домой, как в гости: попить чай, посидеть за столом, увидеть братьев и сестёр. А так — в своей квартире, снимаем её вместе с соседкой.

До четырнадцати лет я была энергичным ребёнком. Занималась спортивной гимнастикой, сдала на мастера спорта. В один момент папа заметил, что я начала худеть, стала очень вялой.

Мы пошли к пульмонологу, потому что у меня уже были хронические заболевания. Первый вариант был — пневмония. Меня положили в больницу на два месяца. Лечение совсем не помогало, становилось хуже. Предположили, что это туберкулёз закрытой формы — определили в отделение для тех, чей диагноз под сомнением. Ещё два месяца понадобилось, чтобы я наконец услышала это: "Не, ну мы не знаем, что с тобой такое. Сходи-ка к онкологу”.

Рак — дело семейное

"У моего папы тоже онкология, об этом родные узнали случайно. Однажды он с горя напился и сказал. Мне запретили лазить по его документам, но я нашла выписку с диагнозом “рак второй стадии”, тоже с метастазами. Папа замкнулся, не хотел ничего рассказывать. Но его онкологию смогли остановить — организм лучше сопротивляется.

Я пошла к тому же врачу, что и отец. Диагноз снова изменился, но теперь в последний раз: рак лёгких начальной, второй, стадии. 

Со временем злокачественная неоперабельная опухоль дошла до мозга. Эти метастазы можно сравнить с пауками".

Как будто льют железо по венам

"В шестнадцать лет я прошла химиотерапию. Врач разрешил только с этого возраста: в четырнадцать лет моё телосложение и физиология были как у десятилетнего ребёнка.

Химия. Честно скажу: ощущение не из приятных. Это как будто льют расплавленное железо по венам. Смотрела на свои расширенные зрачки после процедуры и рассуждала: "Если остановят полицейские, как я это объясню? Наверное, нужна какая-то справка”.

Я не могу передать эти ощущения. Это адская боль. Не знаю, как у остальных, но меня рвало каждую секунду. Больно до такой степени, что хочется морфий вколоть. Кстати, его предлагают, чтобы облегчить сильные страдания. Я попробовала один раз — не помогло.

Мой организм никогда не воспринимал ни обезболивающие, ни наркоз. Нужно конскую дозу ввести, чтобы я уснула на операционном столе. От морфия у меня менялось восприятие мира: искажались предметы, казалось, что постоянно звонит телефон. 

Химиотерапия останавливает рост всех клеток. Лекарство и помогает, и убивает тебя одновременно. Однажды после процедур по мне пробежалась домашняя крыска — от её лапок рука покрылась шрамами. Сейчас их видно, когда загораю. Если уколешься, то кровь долго не останавливается. Конечно, с волосами тоже можно попрощаться.

Я продержалась один курс — это полгода. Повторять химию я отказывалась наотрез. Тогда были незначительные улучшения: рост клеток на время прекратился. В восемнадцать всё пошло по новой, а врачи предсказали развитие метастазов. 

Сейчас в лёгких у меня третья стадия рака, в мозге — вторая, переходящая в третью. Я доверяю своему онкологу. Он выписал мне уколы, похожие на домашнюю химиотерапию. С врачом у нас особые отношения: разрешаю ему шутить по-чёрному, а он говорит всю правду в лицо. 

В принципе, можешь уже не строить планы на учёбу. Живи в своё удовольствие. Не доучишься”, — сказал он мне на последнем приёме".

Хотела спасать жизни людей, как папа

"Страшно, когда тебе озвучивают, что жить осталось полтора-два года. Обидно, что грандиозные планы так и не удастся воплотить, останется куча незавершённых дел. Но я смотрю на это позитивно, даже с какой-то долей иронии.

С детства я мечтала работать хирургом, спасать жизни людей в операционной, как папа. Но теперь понимаю: если я пойду доучиваться-переучиваться, времени может не хватить. А с поступлением получилась вообще смешная история.

После девятого класса я ушла из школы. В Калининграде открылся филиал одного питерского университета с хорошим именем и историей. Волшебным образом меня зачислили. Корпус находился где-то в Балтрайоне. Администрация на первом курсе определила нас в экспериментальную группу медиков — за три с половиной года нас должны были научить тому, на что студенты других вузов тратят восемь лет жизни. 

Я отучилась, но диплом оказался липовым. Чтобы вернуть потраченные деньги, я судилась. Доказательств никаких не было: все документы, которые нам давали в “универе”, были недействительными. Проиграла. Часть наших смирилась и пошла учиться снова, а я просто радуюсь, что у меня есть хоть какие-то знания в медицине". 

Не хотят дружить и встречаться, потому что скоро умру

"Я работаю официантом. Не нравится, но приходится. В свободное время гуляю, рисую аниме и пейзажи, занимаюсь рукоделием: плету браслеты, ошейники для животных, иногда даже шью. А ещё люблю гладить котиков!

Грустно, когда на работе рак напоминает о себе. Меня часто рвёт, болит голова, плохое самочувствие. Начальство отпускает домой, а мне стыдно, что я досаждаю коллегам-официантам, оставляя их биться в запаре. 

Коллеги мне попались хорошие, понимающие. Такое редко можно встретить. Среди  нас много равнодушных людей. Вот что я слышу чаще всего: 

Мы не хотим с тобой встречаться и дружить, потому что ты скоро умрёшь. Мы не возьмём вас на работу, потому что придётся вывозить мёртвой. Это большая ответственность”.

К жалости все больные относятся по-разному. Я не люблю, когда меня досаждают вопросами о самочувствии каждые полчаса. Но приятно, если хотя бы один раз в день ко мне обращаются: “Альбина, как ты сегодня?”.

В понедельник мне было плохо на смене. Моя коллега предупредила администраторов, сбегала за водой и всячески старалась помочь. Её забота меня тронула. 

Есть человек, который меня веселит на работе — наш пиццевокер. Думаю, что я могу назвать его своим другом. У парня рак мозга. Не знаю, как он переживает это внутри, но вижу его всегда позитивным и уверенным, что стоит лечиться и верить в лучшее. Ругается, если я опускаю руки. 

Вокруг меня остались люди, которые готовы пройти через это вместе. Друзья говорят, что будут вспоминать, когда меня не станет. А с родителями — сложно. Я думаю, трудно принять, что ты можешь пережить своего ребёнка. 

Я научилась кое-чему важному для онкобольных. Теперь даже во время пробежек я дышу так, как будто хожу. Если дыхание сбивается — здравствуйте, приступы. Моя соседка до сих пор пугается, если мне становится плохо. Когда я перестаю дышать, помогать надо не сразу, а лучше вообще не трогать. Я пользуюсь золотым правилом пятнадцати минут: если за это время не прошло, стоит вызывать скорую". 

Три заветные "К": Карелия, Канада и Корея

"Я хотела бы посмотреть страну. С подружкой любим мечтать: когда-нибудь мы съездим в Карелию. Следующая в списке стран — Канада, а уже потом — Корея, это самый дорогой из вариантов, придётся много копить.

Жить приходится одним днём, думать о большем не надо. Если я чего-то захотела, то этот момент упустить просто не имею права. Я привыкла добиваться всего сама, меня так воспитали. Просить о помощи не люблю. 

В Америке есть ассоциация, которая выполняет последнее желание онкобольных. Друг в шутку предложил написать туда. Я бы хотела встретиться с Дэвидом Боуи, но, к сожалению, он уже умер. 

Все свои планы я держу в голове, блокноты и ежедневники заполнены рисунками, скетчами. Я хотела набить татуировку, и сейчас на моей руке поселились Depeche Mode с песней Broken, а до конца августа должна появиться звезда с глазом внутри. Это отсылка к Дэвиду Боуи". 

Без семьи и детей

"Калининград подарил мне первую любовь. Это было до безумства: в восемнадцать лет мы поехали в загс, расписались и начали свою семейную жизнь. Через два с половиной года гормоны поутихли, а мы поняли, что немножко разные люди. 

Причина — моя болезнь. У меня был вариант уехать в Израиль на лечение, а он очень хотел поступить в питерскую военку. 

Муж поставил меня перед выбором: либо я, либо ты со своим здоровьем решай вопросы. Мы развелись, но зла на него не держу — мы близкие люди сейчас. 

Детей мне никогда и не хотелось. В детстве родители часто скидывали на меня младших брата и сестру. Чего мне стоило следить за ними, как-то кооперировать... Чтобы заводить ребёнка, нужно хотеть этого и безумно любить детей. Это не совсем моя история". 

Мы встретимся снова

"14 августа было ровно шесть лет, как я живу с раком. Сейчас три года — это максимум и чудо, в которое врачи, кажется, сами не верят. Но для меня нет чисел, дат и времени. Зачем жить, всё время отмеряя себе срок? 

Я курю, могу и выпить с друзьями. Не верю в мифы, что курение всегда причина рака. В моём случае всё-таки сыграла наследственность. Даже если у тебя болеет кто-то из дальних родственников, это можно считать поводом для опасений. Если я брошу курить, мой организм получит большую дозу стресса.

Коронавирус заставляет меня ждать. В Израиле живёт дядя, который общается с хорошим врачом-онкологом. Был шанс, что я могу поехать туда на лечение. Как только откроются границы, станет виднее. Это всё-таки шанс, что всё наладится — я смогу прожить дольше, наслаждаясь каждым днём.

Не думать о смерти невозможно, но бояться её тоже не стоит. Каждый сам решает: есть смысл бороться или нет. Я борюсь, живу и радуюсь — каждому камню, лучику солнца, букашке и новому дню. Живу так, чтобы меня запомнили. А что там после? Я думаю, что мы все родимся снова".