Главный архитектор Калининграда Вячеслав Генне в интервью журналу "Королевские ворота" рассказал о городской идентичности, хороших и плохих примерах в архитектуре, и развитии набережных и скверов в Калининграде.
Досье:
40 лет. Родился в Челябинске.
В 1996 году окончил Белорусскую Государственную политехническую академию.
С 1996-го по 2001 годы преподавал в Калининградском градостроительном колледже на кафедре «Архитектура».
В 2001 году назначен главным архитектором Светлогорска.
С 2009-го по 2013 годы — заместитель главы администрации поселка Приморье, заместитель главы Пионерского городского округа
В 2011-м закончил аспирантуру Российской академии государственной службы при Президенте РФ.
С мая 2013 года — главный архитектор Калининграда.
– У Калининграда есть немецкое и советское прошлое, новая реальность. Как выглядит его городская идентичность для вас?
– Если говорить об архитектуре в целом, не касаясь эстетики, философии общества и других материй, то она состоит из «объемов», то есть объемного проектирования, и градостроительства. Эти два элемента, по сути, и формируют идентичность. Градостроительство — вещь первичная, которая заключается в проектировании городских районов. Сначала создается план, который позже заполняется объектами, воспринимаемыми людьми. У нас есть город с 750-летней историей, который развивался по простому сценарию, единому для всех городов мира: возделывание закрытого пространства вокруг реки. Таких примеров много: Париж, Нижний Новгород, Астрахань, Вавилон — все они развивались путем заполнения вального кольца. Позже строительство начало двигаться за вального кольцо. В определенный момент у вельмож Кенигсберга появился социальный запрос, они захотели жить красиво. Оформили Нижнее, Верхнее озера, парки и скверы, таким образом сформировался планировочный каркас, который состоял из точечных центров с довольно понятной ячеечной структурой. Такой генплан пережил все основные этапы эволюции и урбанизации Калининграда. Его ренессанс пришелся на десятые-тридцатые годы прошлого века — общество было настолько осознанно «сытым» и осмысленным, что основало клуб ландшафтного развития города, который должен был превратить город в сад и ответить на модное веяние в обществе.
После войны появился новый бренд — «завоеванный город». Московский проспект по диагонали перечеркнул городское пространство. При его строительстве, вероятно, не были учтены факторы, связанные с розой ветров, динамическими явлениями природы. Сейчас мы это ощущаем на себе: клубы пыли, ветер и прочий дискомфорт. Но бренд был, и люди охотно им пользовались. В архитектуре та же ситуация, что и в любом другом искусстве: в свое время люди не воспринимали здания с плоскими крышами, в 20-х годах такая архитектура появилась — и с тех пор считается эмоциональным всплеском культур всей Европы. Появление проспектов точно так же принесло с собой новую культуру.
– Проспекты ведь появились не в XX веке.
– Нет. Своеобразные революции в урбанизации и градостроительстве происходили, когда крупные агломерации уже не могли развиваться мелкими пазлами и им нужны были объединяющие пространства. По всему миру в свое время появились набережные и проспекты, целью которых было перенаправить потоки людей. У нас же не получилось сделать из Московского проспекта пешеходную трассу. Мы пережили политические, экономические потрясения, 20 лет «нестабильности» и сейчас видим «сытую» тенденцию: люди хотят жить в зелени. Есть запросы на пешеходные зоны, парки в городе, возле дома, за городом. Именно градостроительство должно создавать созерцательный комфорт.
– А что с архитектурой, с «объемами»?
– Объемное проектирование занимается созданием зданий, оно наиболее сильно воспринимается жителями. Даже домохозяйка может высказать свое мнение по этому поводу, сказать: кисло-не кисло, вкусно-не вкусно. Например, историческую архитектуру можно разбить по типам: фортификационные сооружения, культовые объекты (кирхи, церкви), исторические, крупные парки, бульвары, скверы. Есть исторически сложившаяся застройка разных типов, например, рабочие кварталы на улице Литейной. Есть буржуазные Кутузова, Тельмана, которые сохранили свои масштаб и функцию, малые архитектурные формы. Я считаю, они находятся в хорошем состоянии, просто их надо привести в порядок. Идентификация, о которой мы говорим, — мощная, сильная, такого нет нигде в России. Есть города со своей энергетикой, но это другая история. Такой широкой и богатой типологии, как в Калининграде, нет нигде. Мы имеем то, что может представлять интерес для специалистов: дендрологию, малые архитектурные формы, барельефы на фасадах, скульптуры и так далее.
Для большинства приезжих знакомство с городом начинается с Южного вокзала — я так же приехал в 1996 году, ходил с открытым ртом по вокзалу: очень качественная архитектура, например, крестообразная кладка на фасадах. К великому сожалению, в том районе появилась «Виктория», и мы похоронили площадь, на которую открывался прекрасный вид с проспекта Калинина. Но это тоже часть нашей идентификации. Обществу сложно противостоять градостроительным ошибкам.
– Это часть современной идентификации?
– Да, но есть и более удачные примеры. Соседство торговых центров «Эпицентр» и «Акрополь». Не многие обращают внимание на новый пешеходный мостик в этом районе. Он хорошо сделан, не так много мостиков за последние 70 лет мы построили, в основном разрушали. Новая площадь Победы — некая сублимация и коллаж двадцати лет нашей экономики и жизни города. Она очень эмоциональная. Не думаю, что она должна нести функцию проведения массовых мероприятий, как это было в советское время. Площадь небольшая, носит прогулочно-транзитный характер. Мне нравится новое здание суда (Калининградский областной суд на улице Сергеева. — Ред.), оно хорошо «село», качественно сделано, приятно посмотреть. Видно, что здание не старинное, и попыток сделать его таковым не было. Это говорит о том, что мы научились делать уместную архитектуру и качественные объекты.
Мне нравятся результаты работы обновленного 185 ФЗ (Федеральный закон «О фонде содействия реформирования жилищно-коммунального хозяйства». — Ред.). Их видно на улицах Комсомольской, Пугачева — с фасадов сбили штукатурку, и проступила роскошь немецкой кладки. Финансовый инструмент, созданный государством, заработал. Качественная архитектура создается частными руками, мозгами, эмоциями и амбициями. Когда-то она получается хорошо, когда-то не очень. Надо понимать, что не все новые объекты, к сожалению, могут быть лучше, уютней, симпатичней маленького покосившегося домика на улице Менделеева или Тельмана.
– Вы озвучили, что будете заниматься развитием парковых и пешеходных зон, ландшафтным озеленением. Как работать с существующими ландшафтами?
– В генплане 1991 года ландшафтное озеленение города отсутствовало. Датский архитектор Ян Гейл сказал, что мы обладаем большой редкостью — неорганизованной буйной зеленью в центре города. С существующей типологией надо работать и улучшать качество среды. Для этого, конечно, нужны программа, бюджет, люди, сроки и желание довести начатое до конца. Тема, связанная с архитектурными и градостроительными вопросами, лежит на поверхности, а работа с ландшафтом требует времени. К 2015 году будет подготовлен новый генеральный план, в котором особое внимание мы уделим ландшафту. Есть идея создать группы ландшафтных дизайнеров, дендрологов, экологов, которые оценят нынешнее состояние города и подготовят проект его озеленения.
Город растет, а общественных пространств больше не становится. Сельма — голая, пустая, там нет ни одного ландшафтного объекта. Почему так происходит? Мы строим 16-этажные дома в современном европейском городе, люди заселяются и не понимают, что транспортный коллапс их поглотит. Чем эта земля заслужила такую учесть? Такое строительство оправдывается только короткими деньгами: быстро отлить монолит, заселить людьми, решить социальную проблему. Но застройщик уйдет, жильцы этих домов придут в мэрию спрашивать, почему я стою в пробке полдня и не могу отвезти ребенка в школу? Нужно учиться находить баланс между этими вещами.
В спальных районах уже есть небольшие парки в качестве советского наследства. Существует комплексная программа реконструкции парков и скверов. Недавно был закончен проект парка Чкаловска, есть план по парку Южному в Московском районе. Эти парки находятся в нормальном состоянии, их нужно поддерживать и не делать грубых ошибок.
– Каких, например?
– Когда зеленая зона сформирована, а мы начинаем делать тротуарное покрытие, которое предполагает траншейные работы и установку бордюрного камня, — это может нарушить корневую систему многих лиственных растений. Посмотрите на скверы у Исаакиевского и Казанского соборов в Петербурге, они не в плитке, мраморе или граните, а в мелком гравии. Есть металлическое ограждение, которое фиксирует баскеты. Если там положить плитку, место потеряет идентификацию.
Ландшафтный парк — не значит все в мраморе, плафонах и лавках. Должна быть естественная среда, с ухоженным естественным спуском к воде.
– Еще один озвученный вами приоритет — набережные. Они всегда жили отшельнической жизнью в городе.
– Ян Гейл недавно закончил работу в Москве и дал одну рекомендацию: «Уберите транспорт с набережных, откройте их людям». У набережной должен быть функционал, не надо ее просто в гранит одевать. У нас вокруг территории Дома Советов, острова Канта отсутствуют пешеходные связи. Через это проходили все крупные объекты в любом городе мира. Но ведь это красивая, интересная историческая часть города. Туда нужно запустить людей, а значит создать функционал.
– Какой?
– Любая набережная от Тель-Авива до Нью-Йорка — объект, отданный созерцательному отдыху, под пешеходные прогулки. Нового ничего не придумаем. У нас есть новая набережная у Рыбной деревни: можно по-разному относиться к архитектуре данного места, но это тот случай, когда оно характеризуется очень просто — «людям нравится». Набережная расцвела, и горожане туда ходят.
– А как вы смотрите на проблемы гигантов, о которые все время спотыкаешься, думая о городе: Королевский замок, Дом Советов…
– Сейчас, когда у нас появилась возможность переключить свое внимание с социальной значимости зданий и территорий на эстетическую, мы по-настоящему готовы это обсуждать. Краеведам, историкам понадобилось 20 лет, чтобы появилась структурная работа. Главный вопрос, что должно быть на месте Дома Советов: огромная многофункциональная площадь или другое общественное пространство. Надо учитывать и то, что вокруг этой территории сложились свои догмы: транспортные сети, река, мосты и т. д. Я спокойно отношусь к Дому Советов — это хорошая архитектура постмодернизма, достойная с точки зрения формообразования. Тогда так строили во всем мире, тот же Ле Корбюзье. На данный момент здание является частной собственностью, и мы пока можем ее обсуждать, только заглядывая за забор. На этот вопрос нет ответа.