Великолепный бас Светлова гремел на подмостках драмтеатра, заполняя собой каждый уголок пространства. В Калининград исполнитель с мировым именем приехал поздравить друга юности, а ныне директора филармонии Виктора Бобкова, с 60-летием и проведать свою маму. Арию Бориса Годунова Светлов исполнял с таким пронзительным трагизмом, что по коже бежали мурашки...
Рок и горком
– Знаете, Михаил, когда вы исполняли арию царя Бориса, вдруг подумалось: а современных представителей власти столь жгучие муки совести посещают?
– Хороший вопрос! Я думаю, что если и есть у представителей власти терзания, то от мук совести они далеки. Что касается царя Бориса, то мы не знаем об его истинных переживаниях. Это ведь Пушкин вложил ему в уста слова раскаяния. Подобные эмоции были свойственны российской интеллигенции XIX века, но уж никак не современным российским функционерам!
– Знаю, что в Калининграде в 1970-х вы играли в популярном тогда ансамбле «Аллегро». Какие самые яркие воспоминания?
– Я учился в музучилище, в 18 лет именно в «Аллегро» начинал карьеру – пел и играл на фортепиано. И случилось так, что в 1977 году мы прошли в финал музыкального конкурса, организованного горкомом комсомола. А в нашем репертуаре были «Чикаго», «Кровь, пот и слезы» – крамола, в общем, сплошная. И вот, в том самом месте, где мы с вами общаемся, – в драмтеатре – проходит финал. Готовимся к выходу, подходит какой-то горкомовский функционер и говорит, мол, эта программа не пойдет. Срочно меняйте репертуар или не будете допущены. Пришлось сказать, мол, хорошо, поменяем. Но когда вышли на сцену, переглянулись и… заиграли «Чикаго»! Был фурор! В итоге нас не только не решились дисквалифицировать, но и первую премию дали!
– А вообще вам свойственны бунтарские проявления?
– Скорее да, чем нет. Уже работая в Большом театре, отказался вступать в партию, и в горкоме зарубили звание заслуженного артиста. Но я не жалел.
Гражданин мира
– Когда уехали в США, адаптация была мучительной?
– Никаких мук! Я ехал не в эмиграцию, а на работу. Сначала был там на гастролях, потом пригласили по контракту в «New York City Opera», я проработал несколько сезонов и остался там жить. С тех пор Нью-Йорк – гавань, в которую я все время возвращаюсь (я ведь постоянно гастролирую), чувствую себя там как дома. В Нью-Йорке живет, наверное, самая большая русская община – 1,5 миллиона человек, русский стал пятым официальным языком. И русские там не самые плохие – из СССР выезжала в основном интеллигенция. Да и с языками у меня нет проблем: говорю на немецком, английском, итальянском – в общем, гражданин мира.
– Считается, что опера – самый консервативный жанр, не подвластный времени и моде.
– Изменения как раз есть, но далеко не лучшие. Раньше в моде были исполнители с голосом от Бога. А сейчас в моде раскрученные – ведь петь можно и с микрофоном, даже в опере. Хотят открывать молодые таланты, а не показывать зрелых певцов, которые поражают мастерством. Я тоже молодым пел на сцене Большого, но считал, что еще долгие годы должен учиться. А сейчас могут взять мальчика-баритона. Чтобы произвести какую-то сенсацию, стараются найти что-то «жареное»: урода, например, или слепого. Так формируется публика, которая воспитывается на псевдопевцах. На самопровозглашенных «золотых голосах России», скажем…
– Михаил, бас психологически отличается от тенора?
– Это еще Ильф и Петров сказали: «В зал зашли мужчины и тенора». Низкие голоса формируются к 40 годам. Когда был в Севилье, меня впечатлил памятник Дон Жуану – это 45-летний мужчина в расцвете лет, который может со знанием дела соблазнить женщину. И в опере Дон Жуана всегда исполняют басы. Знаете, как говорят в среде музыкантов: «Тенора любят на сцене, басы любят за сценой!».
– А на практике?
– (Смеется) Практика это дело абсолютно подтверждает!
Дьявольский цинизм
– Когда готовитесь к роли, образ персонажа преследует?
– Это всегда происходит. Нередко задача непроста. Скажем, когда изображаешь дьявола. А какой он, дьявол? Расспрашивал у знакомых, как они себе дьявола представляют. Один мальчик, помню, не задумываясь, сказал: «Большой, красный, с рогами». В итоге погрузился…
– Какое оно – дьявольское состояние души?
– Цинизм, насмешка.
– А вы по жизни циник?
– Есть доля здорового цинизма. Все актеры немного циники. Особенно когда подсмеиваемся друг над другом.
– И вам доводилось?
– А как же! Когда еще мы с Большим театром были на гастролях в «Ла-Скала», нами интересовались всевозможные продюсеры, устраивали многочисленные прослушивания. Я решил подшутить над одной солисткой. После прослушивания говорю: «Я так понял, что тебя приглашают в «Кольпо Гроссо». «А что это за труппа?» – спрашивает она. Говорю, мол очень крутая! Слух мигом разнесся по театру. А это была программа на телевидении, где девочки ходили топлесс. Они меня потом чуть не убили!
– Жестко…
– Я же говорю, циник…