Город глазами архитекторов

Новые районы Калининграда создают впечатление, что дома строят по проектам, разработанным лет 15–20 назад и лишь слегка адаптированным под новые параметры. В чем причина?

 

Олег Копылов: – Причины разные. Главная, что судьбу каждого объекта определяет система тендеров, сейчас их проводят все, даже частные компании. И замечу, тендер проводится на строительство, а не на проектирование, в результате получается то, что все мы видим. Архитектурный вид здания никого толком не интересует, во главу угла ставится только финансовый вопрос. Во всем мире практика другая, там облик города определяют архитекторы, которые проектируют даже скамейки и трансформаторные будки. А у нас без их участия построили мост через остров Октябрьский – гигантское сооружение стоимостью 5,5 млрд рублей. И такой подход никого не удивляет.

 

Сергей Леденев: – Результаты пугающие. Эстакадный мост построили, а съезды не запроектировали. Получается, что эстакада есть, а ездить по ней смысла нет – все время приезжаешь «в пробку» на проспекте Калинина. Архитектора в проекте не было, а инженер-конструктор не обладал достаточной компетенцией, чтобы учесть все нюансы, рассчитать движение транспорта и пешеходов и сделать какую-то грамотную развязку. И такое происходит повсеместно – заказчик экономит на архитекторе, в первую очередь отказываясь от действительно достойных и именитых, чьи услуги достаточно дороги.

 

Получается, у нас архитектор исключен из процесса проектирования? Почему?

 

Игорь Ли: – Массовая жилая застройка практически вся коммерческая, где рыночная цена квадратного метра – это верхняя планка, выше которой его не продать, а нижняя – себестоимость. Вот ее-то каждый застройщик и пытается снизить. Чтобы объект прошел экспертизу, необходимо выдержать массу параметров, что формирует затратную часть. И уже по остаточному принципу оформляют фасады – тут желтенький, там зелененький. Вот и все творчество, которое определяет массовую застройку. А был период, когда дома лепили без подходов, подъездов, парковок...

 

После принятия поправок к ПЗЗ, регулирующим этажность, ситуация улучшилась?

 

Игорь Ли: – Значительно, но системного подхода на формирование облика города нет и по сей день. На Сельме, в Балтрайоне растут многоэтажки, этот формат не для людей, а для выжимания максимума прибыли с квадратного метра. Такие «муравейники» формируют антисоциальную среду.

 

Александр Глушков: – Кстати, во Франции, если архитектор создал среду, где развивается преступность, могут признать его вину и наказать.

 

Какая застройка оптимальна для проживания и выгодна для застройщика?

 

Игорь Ли: – Самая экономичная застройка — 9–12 этажей. 

 

Сергей Леденев: – В СНиПе прописано, что процент застройки земельного участка для 12–15-этажных домов не должен превышать 40%, для 8-этажных – 60%. То есть 7-8 этажей – высота самая актуальная. А главный ее плюс в том, что у человека остается возможность видеть небо, чего его лишают 12-этажки, перекрывающие своей высотой перспективу. Человек видит дом, а не небо и теряет ощущение свободы. Поэтому дома на Сельме

так «давят» на человека.

 

Игорь Ли: – Яркий пример комфортной и некомфортной застройки – контраст между довоенными немецкими домами и современными высотками на Ялтинской. В трех новых 16-этажках из СНиПов выжато все, что можно, хотя по соотношению цена–качество проект неплохой. Но если те же двухэтажные немецкие домики отремонтировать и благоустроить территории вокруг них, то цена квадратного метра будет значительно дороже, чем в соседних новостройках.

 

Малоэтажное строительство может быть выгодным?

 

Александр Глушков: – В Европе давно уже разработано решение, позволяющее при трехэтажной застройке получить такое же количество квадратных метров, как и при застройке многоэтажками. И такой формат ориентирован на людей. 

 

Сергей Леденев: – В последнее время наметилась тенденция развития малоэтажного строительства, поскольку нормативы упрощают процедуру выдачи разрешения на возведение домов не выше 3 этажей. Поддерживается она и новым СНиПом, в соответствии с которым каждый этаж – и подвал, и мансарда – считается за этаж.  

 

Обилие крупных архитектурных конкурсов обеспечивает более качественный подход к застройке исторического центра?

 

Игорь Ли: – Конкурс на территорию Королевской горы – очередная попытка строить по-европейски. И дело даже не в исторических фасадах зданий, это вторично, а первично то, что формируется среда в целом, воссоздающая исторический дух. Это тотвелосипед, который даже не обязательно было изобретать, в Европе вся историческая застройка восстанавливалась примерно по такой же методике. Кто-то повторит фасад по старой фотографии, другой нарисует современный, третий – еще как-то. Моя точка зрения: чем больше разного, тем интереснее. Но масштаб должен быть продиктован той самой градостроительной политикой, которой у нас, к сожалению, не хватает.

 

А как это происходит в Европе?

 

Игорь Ли: – Чтобы построить что-либо на муниципальной земле, инвестор проводит конкурс, сформулировав задание в соответствии с регламентами по этому участку. Получившиеся варианты оценивают специалисты муниципалитета и затем выставляют на публичные слушания. Итоговый вариант выбирается с учетом мнений инвестора, народа, специалистов под личную ответственность бургомистра.

 

То есть нужно усилить позицию власти, ответственность главного архитектора?

 

Игорь Ли: – В администрации города каждому застройщику предоставляется градостроительный план земельного участка с нормами парковок, процентом озеленения, этажностью в соответствии с его принадлежностью к планировочной зоне, прописанной в ПЗЗ. Далее необходимо заказать проект, пройти экспертизу и получить разрешение на строительство. Где в этой схеме главный архитектор? Прошло время, когда судьбу проекта решал «личный вкус» одного человека, теперь застройщик получил полный карт-бланш. Построенный дом – это его личная ответственность. 

 

Александр Глушков: – Не полный карт-бланш. В Калининграде выделены две зоны застройки малоэтажными жилыми домами в исторических районах, где регламентом прописаны скатные крыши, историческая расстекловка.

 

Игорь Ли: – Это частности, а я о системе, когда застройщик ни перед кем не отчитывается, а все регулирова-ние состоит в ГПЗУ. Необходимо создать четкие правила игры, тогда будет результат. Например, в городе была разработана колористическая концепция, которую после бурного обсуждения положили на полку. А если бы она была принята советом депутатов в качестве местного нормативного документа, к ГПЗУ было бы разработано соответствующее приложение по ко-лористике, обязательное для застройщика. Плюс – обязательное конкурсное проектирование для центральных и исторических зон города с выносом на суд общественности.

 

Получается, сейчас во всем виноват застройщик?

 

Сергей Леденев: – Личная ответственность архитектора тоже значима, но чтобы сделать что-то стоящее, он должен убедить в этом заказчика, порой абсолютно архитектурно безграмотного. Да и конструктор зачастую имеет лишь среднеспециальное образование. Это раньше существовала целая структура проектирования – архитекторы, конструкторы, ГИПы, ГАПы, и все контролировалось. Сейчас ничего этого нет. Получается, если хочешь построить хороший дом, нужно уметь обойти ограничения в законодательстве, выстроить работу с заказчиком, необразованными конструкторами, да еще и контролировать строителей-таджиков.

 

Александр Глушков: – Не соглашусь, не все конструкторы таковы. Есть конструктор Сергей Юрьевич Петров, он сделал единственное в городе здание на вантах на пересечении Горького и Озерова, сам предложил идею и творчески подошел к задаче.

 

Сергей Леденев: – Но, как правило, заказчик обращается к самому дешевому конструктору

 

Олег Копылов: – В Германии нельзя ничего построить, если нет архитектора или инженера. А у нас в 90% происходит именно так. Точнее, архитекторы есть, но у них зачастую максимум техникумовское образование, а их роль в проекте сведена к минимуму.

 

И все же архитекторы имеют возможность прививать вкус в городе. Это ваша личная профессиональная ответственность.

 

Олег Копылов: – Архитекторы в России сейчас в подполье. В 1993 году появился закон об архитектурной деятельности, просуществовавший до тех пор, пока не был принят Федеральный закон №94 «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд». Тендер на поставку мазута я понимаю, но тендер на произведение? Как это может быть?

 

Александр Глушков: – Возражу. Я архитектор, но я не ощущаю, что нахожусь в подполье. Как и раньше, делаю, что хочу. Допустим, заказчик приносит мне эскизный проект с предложением сделать рабочий. Я объясняю ему, что я могу это сделать, но такой проект будет убыточным (прежде всего для него), потому что сделан неправильно, и предлагаю изменения. И он соглашается! И платит мне за эскиз еще раз, причем в два раза дороже. Но он и продаст эту недвижимость в два раза дороже! Нужно работать с заказчиками, убеждая, что ему это выгодно, его бизнесу и городу.

 

Получается, что архитектор не так уж и бессилен?

 

Сергей Леденев: – Всегда есть пути решения. К примеру, когда по моему проекту строился дом на Колоскова, сетка колонн была заложена так, что конструктор вынужден был оставаться в этих параметрах. И даже когда заказчик добавил два этажа и еще один подъезд, общая объемно-пространственная композиция не пострадала.

 

Что происходит, когда заказчиком является не частное лицо, а государство?

 

Владимир Бороздин: – Правила одни и те же. Но когда заказчиком вы-ступают госструктуры, переубедить их практически невозможно. Строим по существующим СНиПам жилые здания с минимальным набором площадей и помещений. Чаще всего еще до начала проектирования заранее определено, из чего будет строиться дом. В любой момент могут сказать, что надо ужаться, но то же может заявить и любой частный заказчик. Но место для творчества остается всегда. Если нет возможности сделать проект дома таким, каким бы хотелось, можно проработать среду, в которой он находится.

 

Значит, жесткие регламенты хорошему архитектору – не помеха?

 

Владимир Бороздин: – Регламенты должны усиливать влияние архитектора, давая ему возможность довести свой объект до конца в том виде, в котором он был задуман и прошел экспертизу. А архитектор может сработать в любых рамках.

 

Олег Копылов: – Этот так. К примеру, точечная застройка, хоть и говорят, что это плохо, на самом деле является самым прогрессивным и распространенным методом в мире, но при одном «но» – жестких регламентах. Для чего нужно хорошее законодательство? Вот в Германии или во Франции особо не пошалишь. Там законы делаются для дураков заказчиков и неграмотных архитекторов. Они поставлены в такие нормы, чтобы по минимуму навредить. Такими и должны быть рамки. Для хорошего  архитектора и прогрессивного заказчика они не помеха, а для дураков они должны быть барьером.