-Получается, что ваше двадцатилетие пришлось на годы студенческих волнений в конце шестидесятых? -Западный Берлин был тогда островком вольного духа, либерализма. Конечно, сначала мне было непросто, я чувствовал себя одиноко. Но, с другой стороны, я учился в консерватории, занимался на кларнете. Так что друзья появились достаточно быстро.
А студенческие волнения... Середина ХХ века в Германии — это время, когда, например, законом было запрещено жить вместе с женщиной, если вы не женаты. Это считалось преступлением! Кроме того, надо же представлять себе тогдашние университеты! Лекции проходили строго, профессора носили мантии, традиционные костюмы, мы должны были просто слушать и конспекты писать. Конечно, были и преподаватели левых взглядов, даже революционеры. Я, например, учился у Теодора Адорно1, который читал свои лекции очень тихо. Ему, кажется, было не важно, слышали ли его студенты. И это тоже было признаком авторитарной системы. Мы обсуждали чиновников, чем они занимались во времена Третьего рейха. Чему могли научить нас люди, у которых грязные руки?
-Вы сами участвовали в митингах? -Да, я участвовал в демонстрации против антистуденческих публикаций в газетах. Получил палкой по голове от полицейского. Вы знаете, я очень уважаю слова Уинстона Черчилля: «Если тебе двадцать лет, и ты не революционер — значит, у тебя нет сердца. А если тебе сорок лет, и ты все еще революционер — тогда у тебя нет головы».
-Что вы делали после окончания консерватории?
-Я начал работать в Берлинском архиве, изучал наследие Вагнера. Но архив — это скучно. Так что решил стать журналистом, точнее, рецензентом концертов. Но когда первый раз писал рецензию на концерт, на котором даже не присутствовал, решил, что это нечестно. Стал работать в Доме культуры, кем-то вроде учителя музыки. Там репетировали молодые рок-музыканты, они меня как-то спросили, могу ли я им подыграть на саксофоне, и я согласился. Вот через них я и познакомился с «Tangerine Dream»2. В 1974 году у них был концерт в Берлине, перед Рейхстагом. Я поставил 30–40 студентов с факелами, которые одновременно загорелись. Так началось наше десятилетнее сотрудничество: концерты в Австралии, в Гранд-Каньоне, многочасовые шоу…
Я был тур-менеджером и делал все — от строительства сцены до продажи билетов и public relations. Но постоянная жизнь в гостинице, перемена городов надоедает. Поэтому я ушел.
-Чем вы занялись, расставшись с «Tangerine Dream»?
-Ушел в туристический бизнес. В концертном туре занимаешься организацией для десяти человек, а в туристическом — для сотен. Занялся бронированием гостиниц, мест в автобусах и самолетах, специализировался на Восточной Европе. Понимаете, немцы из ФРГ и ГДР не могли встречаться в своих странах, особенно в ГДР, они боялись. Поэтому люди ехали, например, в Болгарию и там встречались со своими родственниками из Восточной Германии. И в Советском Союзе то же самое: Сочи, Ялта. Мы возили до пятидесяти тысяч туристов в год! К тому же это было недорого, полный пакет мог стоить триста-четыреста марок, а люди в среднем зарабатывали около двух тысяч.
-Когда вы сами впервые приехали в Россию?
-В 1971 году, по студенческому обмену. Принимающей стороной был ВЛКСМ3! Для меня это был другой мир. Не думал, что поеду сюда еще раз.
-Но вы все же вернулись?
-В 1986 году я познакомился с русской девушкой, пригласил ее в Германию. Но жить в Германии она не захотела, а позвала меня в Россию. Я подумал, что и там есть шанс поработать. И предложил нашей фирме «TUI» (это крупнейший туристический концерн) послать меня в Москву. Кстати, там этому даже обрадовались, потому что как раз искали человека для открытия представительства. Вот и нашли. Они меня спрашивали, знаю ли я русский язык. А я сказал: «Да». Ну, они же не могли проверить!
Штефан Штайн говорит по-русски свободно и с удовольствием. Шутки ради переводит свое имя:
— Меня зовут Каменев Степан Антонович. «Штайн» — камень по-немецки.
-Как в Берлин, так и в Москву вы переехали в годы больших перемен, ведь как раз начиналась перестройка?
-Ну, для меня сначала это была катастрофа. Мы жили в коммуналке, двухкомнатной «хрущевке» с общей кухней и туалетом. Быстро решили, что так нельзя, и я арендовал квартиру в высотке, в центре Москвы. Правда, там лифт часто не работал, тараканов было много. Но я заплатил за три года вперед, сделал ремонт. А через год-полтора хозяин сказал, что надо доплачивать. И я очень разозлился, съехал оттуда и купил себе квартиру. И это было лучшее вложение денег в моей жизни! Я ее продал уже в 1998 году, когда переехал в Санкт-Петербург.
-Вы как-то сказали, что были первым человеком, который вывез русских в Испанию?
-Да, это правда. После путчей 1991 и 1993 годов мы практически в один день потеряли иностранных туристов. Они перестали ездить в Россию. И я подумал, что на этом моя миссия прекращается. Но у меня какой-то профессиональный инстинкт включился. И я задумался: есть достаточно русских, которые хотят ехать в отпуск. Предложил туры. Сначала Майорку, это было в 1993 году. Мы взяли западные самолеты... Тур-пакет продавали по полторы тысячи долларов за неделю. А немцы в это время платили 500.
-Но русским было нормально платить 1 500?
-Нормально. Конечно, затраты в России были выше, чем в Германии, а клиентов меньше. Чем меньше покупателей, тем больше цена. Поехал сам на Майорку, испанские отели практически на колени передо мной становились: «Дайте русских туристов!» Потому что главное было не то, сколько стоит пакет, а сколько турист оставляет на месте. Они же не пили по двадцать граммов, как немцы, им сразу бутылку дай. Для нас это было очень выгодно, но потом я получил первый опыт конкурентной борьбы: повестку из налоговой инспекции. Наезжали очень сильно и, конечно, несправедливо, потому что мы работали аккуратно, никогда «по-черному».
-Зачем вы переехали из Москвы в Санкт-Петербург?
-Торговая палата Германии искала опытного человека, который мог бы работать консультантом для фирм, инвестирующих в России. Ко мне обратился «хедхантер» и сделал соответствующее предложение. Мне нравится двигаться, предпринимать что-то новое. К тому же в туризме работы много, но деньги получаешь не очень большие. И первого июня 1996 года я начал работать представителем Торговой Палаты Гамбурга, а затем и всех ТПП Германии одновременно в Санкт-Петербурге и Калининграде.
-А вы встречались с Владимиром Путиным?
-Я встретился с Путиным в 1996 году, нас познакомил мой предшественник, представитель Торговой Палаты. У меня даже на офисном телефоне была кнопочка «Путин», я мог напрямую звонить в петербургскую администрацию, где он тогда работал.
-Вы как-то сказали, что именно Путин был тем человеком, который передал вам «Дом немецкой экономики» в Санкт-Петербурге, да?
-Это бывшее здание Генерального консульства ГДР на Большой Морской. Его отдали немцам, мол, «пусть сами восстанавливают». Путин предлагал нам приобрести здание в собственность за два миллиона немецких марок. Сегодня этот дом стоит 60 миллионов евро.
— Первое время в Калининграде я жил в плавучей гостинице «Ганза», там была каюта, в которой практически не развернуться. Вы знаете, Калининград начинаешь любить только через некоторое время. Через сорок минут ты уже на Куршской косе или на даче. Потом находишь какие-то корни немецкие, видишь надписи на люках, церкви, деревни, потом начинаешь это ценить... Поэтому сейчас я могу сказать, что люблю Калининград и живу здесь с удовольствием.
-Вам приходилось убеждать немцев переехать в Калининград?
-Да. Я постоянно участвую в форумах, выступаю с докладами в Германии, показываю преимущества производства в Калининграде. Но не всегда результативно. Вы понимаете, предприниматель сам решает, он рискует своими деньгами. Я могу только какие-то советы давать. Самый успешный проект, который сейчас есть, это фабрика «ХИПП», производство детского питания. Они смотрели множество территорий в России, фактически уже собирались ехать на Юг, в Краснодарский край. И у кого-то в правлении случайно возникло желание посетить Калининград. Так вот, я им так хорошо показал регион, что они сказали: вот то место, где им надо разворачивать производство!
-Доктор Штайн, вы помогаете только немецким фирмам, которые приезжают в Калининград, или уже шведам и другим?
-Когда я здесь начинал, то был чуть ли не единственным иностранным советником. Поэтому ко мне шли и шведы, и японцы, и представители ЕС. Кстати, именно это заставило меня организовать Ассоциацию иностранных инвесторов, где я сейчас председатель Наблюдательного совета.
-От вас редко можно услышать публичную оценку Калининградского экономического климата...
-Я просто знаю, что русские очень скептичны сами к себе, но они не любят, если чужие критикуют. Поэтому не хочу никого обидеть.
-Но многие русские давно считают вас «своим»!
-Поэтому я могу иногда говорить то, что думаю: калининградский рынок — это маленький рынок. И калининградцы, как мы иногда говорим, как в деревне, они все друг друга знают. И хотят защищать свой маленький огород. Поэтому для чужих очень сложно попасть сюда, на этот рынок. Все боятся конкуренции. Но, по-моему, конкуренция — это как соль в супе. Если мало соли, то и суп невкусный. Много соли — опять невкусно. Монополизация — тормоз для экономического развития. Нужна конкуренция! На сегодня в ее поддержании я вижу свою самую главную задачу.
-Дом, где живет Штайн, расположен в самом «кенигсбергском» районе Калининграда, на улице Кутузова. Кстати, проектировал его молодой (на момент строительства) архитектор Александр Башин. Можно, в принципе, дом в аренду снимать. А вы решили именно строиться?
-Я прекрасно осознавал, что дом, который я построю, обойдется дешевле. Видя, как растут сейчас цены, понимаю, что инвестирование в недвижимость было верным решением.
-Вы не скучаете по Германии?
-Я практически не живу там. Бывшая жена, сын от первого брака остались в Берлине. Моя мама тоже в Германии живет, ей 82 года, кстати, приезжала погостить к нам летом. Она очень гордится тем, что у нее такой сын... Нет, мне в Германии скучно. Все урегулировано, ничего не меняется. Я просто думаю, что мне туда не надо.
Жену Штефана зовут Люба, Любовь. Они уже десять лет вместе, очень похожие друг на друга характером — сильные, самостоятельные, открытые. И любящие комфортную жизнь. К столу вино подается в декантере, специальном графине. Для члена российского отделения Гильдии гастрономов Chaine des Rotisseurs это само собой разумеется.
— В Санкт-Петербурге есть гостиница «Гранд Отель Европа», тамошний директор — немец, прекрасно знающий кухню. Он меня и позвал в Гильдию гастрономов, зная, что я люблю покушать. Мы встречаемся каждые три месяца, для встречи готовится особое меню, очень выверенное и дорогое, подбираются вина. Эта гильдия — не просто собрание людей, которые много едят. Это клуб хорошего вкуса. Гала-ужины устраиваются во всем мире, в Австралии, Италии, Австрии. Ты туда едешь и видишь лучшее кухонное искусство.
-А как случилось, что вы вступили в благотворительный клуб «Rotary International»?
-Ротарианскому движению уже больше ста лет. Если ты обеспеченный человек, то ты должен чувствовать ответственность за развитие общества — в этом цель движения. Ротарианцы — как правило, не бедные люди и щедро жертвуют деньги на социальные проекты. В Калининграде мы поддерживаем детские дома, у нас есть большой проект по профилактике детского диабета. Наши иностранные одноклубники нам доверяют, они знают, что деньги пойдут туда, где они нужны. Я могу с гордостью сказать, что калининградский клуб «Ротари» — это первый клуб в России, который смог привлечь наибольшие иностранные взносы для местных проектов.
-Поддержка художников, у которых вы покупаете картины, это тоже благотворительность или начало собственной коллекции?
-Моя жизнь, получается, всегда была связана с искусством. Есть художники, которых я давно уже знаю, иногда они меня «достают», говорят, что у них денег нет, просят купить что-нибудь. Я это, конечно, делаю. Чувствую себя чуть-чуть меценатом. С другой стороны, у меня уже есть любимые вещи — и дома, и в кабинете. Например, «Кант» работы Александра Бема, который сейчас выполняет заказы для «Рыбной деревни».
-Это вы ему помогли?
-Да. Павел Федоров (создатель «Рыбной деревни». — Ред.) увидел у меня работу Бема, и я его порекомендовал.
-Похоже, это ваша функция в жизни — быть коммуникатором?
-Да. Я обязан объединить людей, которые друг друга не понимают.
-8 Марта для вас стало праздником?
-С первого года, когда я начал работать в России, в Москве я всегда гулял с женщинами на 8 Марта. Хороший праздник. Тем более, его Клара Цеткин придумала.
-Вам приходилось сталкиваться с негативными стереотипами в головах русских в отношении немцев?
-Конечно. Это стереотипы, что немцы экономны, не кормят своих гостей; что немцы, если хотят маму увидеть, то должны предупредить, что приедут. Но я думаю, что и в России просто так в три часа ночи никто к вам в гости не поедет. И да, я предупреждаю маму, когда хочу ее навестить. Это все связано с образованием, с воспитанием, с традициями.
-Русские судят о немцах по вам?
-Да, конечно. Я чувствую себя немцем, который много учился в России, много знает о России, но до конца по-русски думать не могу. Я посредник, аккуратный, как немцы в хорошем виде. Один русский мне сказал: «Вы можете построить машину, а мы ее продадим». Так вот, я строитель.
.svg){kind=small}