Николай Власенко создал одну из лучших компаний в отрасли продуктового ретейла, продал, увлёкся мировым финансовым рынком и уже получает признание европейского уровня. В интервью «Королевским воротам» он рассказал о том, почему его стратегия всегда состоит в best of practice*.
— Мы знакомы с нулевых, какие изменения из важных ты бы отметил, кроме возраста?
— Думал на эту тему. Первое. Наше поколение, если мы говорим о поколении, начинавшем бизнес в России, свою миссию выполнило. Мы действительно пытались привносить лучшие практики в бизнес, много учились. Мы влезли во все сектора экономики, кроме, пожалуй, сырьевого. Многие стали заметны на федеральном, региональном уровне. Считаю, нам есть чем гордиться и есть, что показать следующему поколению предпринимателей. Девяностые ругают, называют лихими. Действительно, много было вещей, которые сейчас кажутся невообразимыми, но важнейший плюс у девяностых в том, что нам была дана большая экономическая свобода. Если мы говорим о малом и среднем бизнесе, то появилось очень много входных барьеров. Увеличивающаяся налоговая нагрузка, участие государства во множестве секторов, усиление контроля всякого рода, нужного и не нужного.
Второе, конечно, санкции. Это огромный входной барьер и минус по сравнению с девяностыми. Тогда для бизнеса образовалась питательная среда, большинство вышло из челноков, многим казалось, что это некрасивый бизнес, спекулянтский, но именно из этой среды вышли настоящие бизнесмены. Собственно, весь мировой опыт показывает, что бизнес так и начинается. Потому что бизнесу по теориям научиться невозможно, бизнесу можно научиться только практически. Опыт не передается, он познается. Как с ребёнком, — что бы ты ему ни говорил, он не слышит и всё равно засунет палец в розетку. А уже набив собственные шишки, бизнес позволяет себе структурироваться более грамотно и развиваться. Думаю, это два самых важных отличия девяностых и нулевых от нынешнего времени.
— И что дальше? На калининградский бизнес давят закрытые границы, давят санкции, какие риски основные для развития? Возможно ли оно вообще?
— Главная проблема калининградского бизнеса всегда была в том, что у нас очень маленький рынок. Миллион человек недостаточно для серьёзного дела. Чтобы вырваться за пределы Калининградской области, нужно дорасти до среднего или крупного бизнеса, накопить критическую массу или потенциал. Нынешняя проблема калининградского бизнеса в том ещё, что присутствует большая доля государственных инвестиций, все значимые проекты осуществляют государственные и квази-государственные компании, которые приходят под политические, а не экономические гарантии. Есть опасность, что усиление квази-государственного присутствия приведёт к тому, что частная инициатива всё меньше и меньше будет влиять на экономику Калининградской области. А так как она меньше и меньше влияет, то на неё начинают всё меньше и меньше обращать внимания. Что вы там суетитесь, основные доходы идут из федерального бюджета, ваши стенания и проблемы никому не интересны. К сожалению.
— Какие же могут быть последствия?
— Инфраструктурные проекты и структуры зависят от бюджетных вложений, соответственно, будет бюджет расти, будет финансирование, будут работать хорошо. Если у бюджета начнутся проблемы, они будут влачить жалкое существование. Как гигантские олимпийские стадионы по всему миру приходят в запустение после окончания игр. В итоге мы видим, что более-менее серьёзный бизнес либо производит релокацию из Калининградской области, либо думает об этом. Неспроста возникла в своё время Особая экономическая зона на территории, запертой между другими государствами, где транзит и логистика съедают доходы. Вариант чисто туристической территории? Посмотри на Дубай, как они мудро делают. 50 лет назад, когда шейх Дубая решил построить международный аэропорт и приехал в Лондон за деньгами, над ним смеялись. Какой международный аэропорт в пустыне? Но они реализовали это. Они реализовали идею торговых центров, выставочных объектов. Сейчас Дубай от нефти получает только шесть процентов валового дохода. Всего шесть! 30 процентов — это сервис, логистика, ещё 30 — туризм, гостиницы и остальное.
— Логично вспомнить маркетинговое исследование глобальной компании McKinsey, исследовавшей преимущества Калининградской области в 2012 году. Ты его оплачивал, а заказчиком был губернатор Николай Цуканов. Чуть ли не главным приоритетом развития назвали туризм. И мы тоже, насколько я помню, смеялись. Тогда, но не сегодня. Выходит, прав был McKinsey?
— Да, хотя то, что мы сейчас имеем, все-таки малая доля целевых показателей даже двенадцатилетней давности. Чтобы реальный туризм приносил серьёзный вклад в экономику, на порядок больше должно быть туристов. У McKinsey среди целей, в частности, стояли развлекательные центры. И это даже лучше, чем казино, потому что развлекательные семейные центры приносят гораздо больший доход, чем казино. Наша игорная зона как бы вишенка на торте, но очень маленькая.
— В мировой практике именно казино считаются якорными в туристических проектах. Почему у нас не сработало?
— Потому что у нас не уникальная зона. В Сочи гораздо приятнее летать, чем в Калининград. Но это один аспект. Второй аспект, у McKinsey говорилось, что ключевая вещь — это инфраструктура, удобство и дешевизна логистики. В таком случае мы получаем гигантский европейский рынок, на который и рассчитывал McKinsey, когда говорил о строительстве больших развлекательных центров. Предполагалось, что поедут поляки, литовцы, немцы, они на машинах спокойно переедут границу, не создавая даже дополнительной нагрузки на аэропорт. Дальше мы опять упираемся в градостроительную политику. Как развивала туризм Турция? Раздавала хорошие участки возле моря с целевым назначением под строительство отелей, гольф-полей. То есть государство сфокусировалось на неких этнических градостроительных моментах, потому что людям интересно смотреть уникальные объекты. Не стеклянные кубы, а что-то связанное с землей, историей, культурой. Или Канарские острова, туристическая зона Испании. У них жёсткое градостроительное ограничение не только по высоте, но и по эстетическому виду. На Лансароте дома могут иметь только белый цвет и синие окна. Очень красиво! У нас единственный, может быть, позитивный объект, конечно, велодорожка, но это же кошмар, с каким трудом мы её пробивали. Хотя был пример перед глазами, на литовской части Куршской косы.
— В сухом остатке что получается. Прогноз был верный, но мы не смогли ему следовать и подготовиться лучше?
— Да, не сделали второй шаг. Чтобы сделать Калининградскую область туристической, нужно было принимать политические решения. Облегчать визовый режим, снижать тарифы, создавать большое разнообразие товаров. Для привлечения людей здесь цена должна быть ниже, чем на остальной части России. То, о чём в своё время губернатор Юрий Маточкин говорил, — региону поможет Особая экономическая зона, ничего другого, к сожалению, не придумано, если на территории нет сырьевого источника.
Если читать McKinsey, на самом деле, был ещё и логистический вектор развития территории. Понятно, сейчас это невозможно. Но тогда надо компенсировать логистические издержки хотя бы туристам. Однако мы вводим туристический сбор! Фактически повышаем стоимость пребывания, собираем с туриста налог на продажу. Ну, здорово, конечно.
— Но в целом туристическая отрасль, вся отрасль HoReCa, даёт шансы бизнесу на выживаемость?
— Мне нравится высказывание о том, что бизнес похож на таракана. Если его тапком не бить, он размножается со страшной силой. Бизнес, действительно, всегда есть и будет. Ему без разницы, где работать, на кого работать, на государство в том числе. Слежу за проектом «Белая дюна». Вспоминаю высказывание губернатора Георгия Бооса. Хочешь угробить идею, придай ей масштаб. Тут такой масштаб, я посчитал, примерно 25 пансионатов «Янтарный берег» надо построить. При 21%-ной учетной ставке Центробанка! Это же что надо построить, чтобы окупить, я не понимаю. Это impossible (невозможно. — Англ.), что называется.
— Две гостиницы на калининградском побережье, принадлежащие Николаю Власенко, — «Русь» и «Шлосс». Одну продал, как идёт бизнес у другой?
— «Русь» я действительно давно продал. Честно говоря, у меня была франшиза «Хилтона», бизнеса из разряда best of practice*. Но в 2014 году стало понятно, что лучше не ввязываться в международные проекты. Отель «Шлосс» в Янтарном построен субъективно, на моей родине. Как бы там ни шёл бизнес, это моя карма, дань памяти.
— После продажи торговой сети «Виктория» надо было распорядиться деньгами. И большими деньгами. В какой-то момент весь «Дикси», купивший «Викторию», стоил дешевле, чем вы в своё время продали компанию. Почему ты решил заняться совершенно новым делом, финансовым рынком?
— Продав «Викторию», я понял — век живи, век учись, дураком помрёшь. Остаёшься с деньгами, сидишь перед пустым столом и не знаешь, чем заняться. Это серьёзный стресс. И никакой прежний опыт в бизнесе не имеет значения. Имеет значение, может быть, желание начинать всё с нуля. Есть хорошее высказывание: чтобы достичь новых успехов, нужно разрушить то, что привело тебя к предыдущим. Разрушить в плане ментальном, убрать снобизм, гордость, достижения. Я посмотрел на финансовый сектор, оттуда приходило много предложений туда-сюда инвестировать. Но как говорят, что такое Уолл-стрит. Это место, куда люди, приезжающие на Роллс-Ройсах, получают консультации от тех, кто приезжает на метро. И я подумал, если они управляют гигантскими деньгами, почему я не могу это делать? Знаю достаточно много бизнесменов, которые давно бы могли отойти от дел, но они боятся продать свои компании, потому что боятся остаться перед пустым столом, не собирать совещания, не давать указания. Снова оказаться в точке «ноль».
— Разве не справедливо утверждение, что бизнес создаётся для того, чтобы рано или поздно быть проданным?
— Мне кажется, это неправильный посыл. Много вижу предпринимателей, очарованных так называемыми IPO, продажей бизнеса, большими суммами. Они изначально пытаются делать бизнес на продажу. Но это как с квартирой. Когда приходишь покупать квартиру, которая делалась на продажу, это сразу видно. И не хочется покупать. Гораздо интереснее покупать квартиру, которую делали для себя. Пусть у тебя неладно скроен бизнес, но крепко сшит, тогда выше шанс получить за него хорошие деньги.
У нас ещё и общество, и законодательство плохо смотрят на банкротов, что тоже снижает эффективность. В Америке банкротство — заурядный, нормальный процесс. Да, расплатиться с долгами нужно, если есть возможность, но если не получилось, шлейф лузера не тянется всю оставшуюся жизнь. Избранный президент Америки Трамп четыре раза был банкротом. В Америке это нормальная опция, поэтому бизнес не боится ввязываться в новые проекты, стартапы, не боится набрать денег и не вернуть — инвесторы в курсе, что так может случиться.
— Что за европейская награда вручена основанному тобой хэдж-фонду? Что это означает?
— Это приз за эффективность. На фондовом рынке можно получить фантастические результаты за год. Если ты их показывал три года подряд, на тебя начинают смотреть. Нас долго изучали и анализировали и вот признали среди множества конкурентов. Главное отличие и причина, почему к нам приходят новые акционеры, в том, что мы в одной лодке, вместе с деньгами менеджеров и акционеров. В любом инвестиционном банке брокер может заработать за год гигантские деньги и свалить в другой банк. Не мы. Мы не можем даже себе заработать больше или меньше, мы все зарабатываем одинаково. Команда небольшая, восемь человек, в том числе два калининградца. Ты только представь, мы в Лондоне, в музее Альберта и Виктории, на сцене получаем приз. Это невероятно, когда выходят фонды, у которых 400 миллиардов под управлением, 200 миллиардов, и мы в номинации до 500 миллионов, но на одной с ними сцене.
— И никого не волнует, что вы русские?
— Best of practice* — единственное, на что смотрят.
— Подожди, происхождение денег из России никого не волнует?
— Конечно, мы сталкиваемся с более жёстким комплаенсом от банков, юридических фирм. Какие-то фирмы от нас отказались по национальному признаку, но этот барьер мы, слава богу, прошли, и на самом деле это хорошая иллюстрация для остальных российских бизнесменов. Какие бы ни были ограничения, какие бы ни были санкции, всегда можно найти возможность работать. Потому что бизнес глобальный, мультинациональный, интернациональный. В конце концов, если делать дело добросовестно, постоянно и эффективно, можно преодолеть все барьеры.
— Звучит не очень убедительно, скорее, декларативно.
— Естественно, мы как управляющая компания обязаны проверять, делать первичный комплаенс клиента, чтобы у него не было сделок, связанных с криминалом, неуплаченных налогов и так далее. Процесс прозрачный, не всегда справедливый из-за нашей национальности, тем не менее, можно находить легальные пути прохождения. Кстати, вариативность санкционного законодательства тоже, честно говоря, удивляет. Допустим, швейцарские банки. Есть банки, которые требуют обязательно европейского ВНЖ и европейского почтового адреса. Есть банки, которые говорят, нам достаточно ВНЖ, можно без почтового адреса. Есть банки, которые говорят, если у тебя бизнес в России, мы с тобой не работаем. А некоторые говорят, нам неважно, где, нам важна легальность происхождения денег. Другими словами, санкционное законодательство прежде всего политический документ.
— В прежних интервью мы довольно часто говорили, что страна не рванёт вперёд, пока не слезет с нефтегазовой иглы. У «Газпрома» колоссальные убытки, слезли? Рванём?
— На самом деле не слезли, профицит торгового баланса всё равно базируется на нефтегазовых доходах. «Газпром» с убытками, да, но продолжает экспортировать, хоть и в другие страны. Компании собирается помочь государство, понизить или вовсе убрать налог на добычу полезных ископаемых (НДПИ). Но основным экспортным продуктом остаются углеводороды. Поэтому мы не увидим пока ничего другого, что увеличит российский экспорт, особенно в жёстких условиях закрытых рынков Европы и Америки.
— Когда-то ты говорил, что не представляешь себя вне России, а теперь в России не живешь. Что утратил, что приобрёл?
— Мне и правда казалось, что я смогу, как Кант. Он говорил, что всё можно найти в Кёнигсберге, не надо никуда ездить. Но жизнь так распорядилась, что пришлось жить за рубежом, и оказалось, что везде живут хорошие, интересные люди. Прибавилось нашего брата и в Европе, и в Дубае, и на Кипре. И везде — через кафе, рестораны, парикмахерские, медицинские центры — создаётся ощущение родной культуры, или, скажем, образа жизни. В Дубае я, на самом деле, увидел всех, с кем был знаком. А если бы захотел, увидел бы ещё больше. То есть гораздо больше я не увидел из тех, кто сюда приезжает. И так почти везде. Цифровые коммуникации позволяют оставаться в курсе событий, неважно, где находишься физически. Ну а друзей, приятелей, слава богу, можешь повидать, если сильно захотел. Поэтому ответ на вопрос о ностальгии: нет, не испытываю.
*лучший опыт
