Российский фонд «Холокост» выпустил шестой том сборника «Сохрани мои письма…» (18+), в который входит более тысячи посланий, написанных в основном солдатами и офицерами Красной Армии. Есть там и письма из Восточной Пруссии. «Клопс» публикует некоторые из них.
22 июня 1941-го
Из письма Сергея Гордона, узника вильнюсского гетто
«22 июня 1941 г., часов в 12.30 дня над Вильно появились немецкие самолёты. Бомбардировка была не особенно сильной, но всю ночь с воскресенья на понедельник на город сыпались бомбы, было много жертв. Мы всю ночь простояли в воротах.
Тогда это казалось ужасным, потом мы убедились, что это были пустяки, что разрывы бомб иногда звучат сладкой музыкой.
Никто не представлял себе, что события начнут сменяться так быстро.
В понедельник днем было какое-то подозрительное затишье, бомбардировки прекратились, только под вечер вспыхивала отдалённая стрельба и какие-то взрывы, а во вторник с самого утра город был уже занят немцами. Они, не останавливаясь, проезжали через город на автомашинах и мотоциклах. Литовцы поспешили вывесить свои флаги и всячески приветствовали немцев. Евреи и поляки попрятались. Вечером появились объявления, гласящие, что взяты заложники 60 евреев и 20 поляков, которые будут расстрелян в случае какого-либо саботажа.
На 2-ой день уже появилась добровольная литовская полиция (с белыми повязками на руках) начались антиеврейские выступления, евреев били при встрече на улице, сгоняли с тротуаров, выгоняли из очередей и т. д. Делали это пока главным образом литовцы и кое-кто из польского хулиганья. На 4-й день появились еврейские дети из сиротского приюта и старики из богадельни, оба эти учреждения были ликвидированы, так что сироты и старики остались без крова и пищи, мы взяли маленькую девочку, которая осталась жить вместе с нами.
Потом началось хватание днём из квартир на работу. Однажды схватили и меня, дворник (большой был мерзавец) привёл литовца, который отобрал у меня паспорт и повёл на улицу, там я присоединился к группе евреев и евреек. Нас всех повели на работу, по дороге хватали кого попало, выхватывали из очередей и т. д.
Литовские солдаты издевались над нами, кое у кого ударами сбивали с голов шапки, выстригали на головах плеши, волосы сыпали за воротник, били по лицу.
Проходящие немцы, видя это, гоготали, тогда литовские псы удваивали свое усердие. Нас привели на товарную станцию. Там мужчин заставили разгружать вагоны, женщин руками чистить нужники. Рядом с нами работали пленные.
Когда над головой послышался шум моторов и мы подняли головы, чтобы посмотреть на летящие самолеты, литовец, начальник станции, закричал: «Шпионы, большевиков ждёте, сейчас вас нагайкой научу, как работать». Действительно, скоро в руках у него очутилась нагайка.
Вдруг я замер, какое-то смятение, вызванное страхом.
Оказалось, что среди работавших пленных появилось трое немецких палачей, один офицер и двое солдат, один солдат держал в руках кусок резины и по знаку офицера бил им пленных, потом они пришли к нам и медленно прошли, приглядываясь к нашей работе. Часов в 8 вечера нас отпустили домой. Ночью я услышал на улице дикий стук, свирепые крики и жалобные вопли, это немцы, гестапо начало свою работу, врывались в еврейские квартиры, хватали евреев, пока только мужчин и мальчиков, и уводили их на казнь. Было жутко…»
Дать почувствовать, что такое война
Из писем Соломона Воловича, военного инженера. Осень 1944 — весна 1945
«Итак, мы находимся «на пороге в берлогу» (в Восточной Пруссии — ред.) и уже заглянули туда.
Сердце радовалось, когда я видел груды камней и развалины домов, служивших когда-то кровом этим сволочам — немцам. Хочется, чтобы вся их страна стала сплошной развалиной. Но плохо то, что идёт к зиме, и если всё разрушить, то негде будет ютиться нашим тылам.
Там, где и когда это только возможно, наши бойцы зажигают дома и сараи и любуются: горит проклятая Германия!
…Жителей здесь нет. Ни одного не встречал — всех угоняют. Сопротивляются жестоко, вся местность перекопана траншеями, минирована, укреплена. А какие мощные ДОТы! Железобетонные, толщиною больше 2 метров. Но они не удержали…»
«Сейчас мы находимся южнее г. Кёнигсберг, не так давно я был севернее его, почти в окрестностях. Доколачиваем окружённые группировки, а потом пойдём дальше вглубь проклятой берлоги.
Я по-прежнему разъезжаю вдоль передовой, иногда летаю, ещё чаще хожу пешком и всё изыскиваю, как всегда.
Надо ли описать подробности Пруссии — ведь вы читаете газеты, а там, конечно, всё описано гораздо красочней. Когда мы быстро продвинулись вперёд, вначале навстречу нам ринулись многолюдные колонны, очень пёстрые по своему составу. Здесь были пригнанные из Белоруссии, из Польши, из Литвы мирные жители; в большом количестве встречались и военнопленные из Польши, из Франции, наши и многие другие, долго ожидавшие нас.
Попадаются и немцы, это чаще бедные слои населения, батраки, работавшие у помещиков.
Невольно смотришь на всю массу бездомных, не по сезону одетых жителей Пруссии и думаешь: мало, мало, надо бы вам ещё дать почувствовать, что такое война…
Разрушенных и сожжённых домов тоже встречается недостаточно. Жаль, что сейчас зима и мы сами нуждаемся в крове, иначе мы бы исправили этот пробел. Но зато трупы убитых гитлеровцев достойным образом украшают прусские поля, и это весьма наглядная картина для оставшихся в живых фрау.
Мы обычно занимаем помещичьи дома. В сараях ходят десятки коров — некому доить их. Овцы, свиньи и куры на нашем «жаргоне» именуются дичью, охотиться за ними не грех, и рацион наш получил весьма основательный вклад. В общем, времена перевернулись.
Раньше фрицы собирали в России всякие манатки и переправляли к своим фрау. Теперь наоборот. Все посылают посылки домой. Даже я собираюсь на днях кое-что послать тебе.
Зима здесь была короткая, без больших морозов. Зато весна какая-то капризная: дождь и снег, а в результате грязь. У немцев всё стандартизировано, только не погода…
…Здесь у нас снегу было не больше чем на 10 см, лыжи совсем не требовались. Даже на санях не ездили. Зато велосипедов трофейных здесь тысячи. Если удастся, привезу тебе один»
Два трупа на квадратный метр…
Из писем В. Н. Цоглина, рядового 307-го гвардейского миномётного полка
«Мы идём по земле врага, кругом горит и рушится чёртова готика. Проходя мимо «мирных жителей» кричим: «Встать, суд идёт». И они встают, тянутся, как по команде, как будто понимают, что мы говорим. Они раболепно гнут свои спины, стараясь нас задобрить, но одна старая ведьма, брызгая слюной, кричала в нашу сторону, размахивая руками…»
Горят ихние дома и пепел, для них теперь до тошноты горький, нас радует.
Кто для другого яму роет, сам в неё попадет. Не бери чужого добра – свое потеряешь. Не учли, гады, русских поговорок, теперь расплачиваются сполна. Кровь за кровь. Солдат — судья на земле врагов. Смерть за смерть. За тысячи и миллионы разбитых жизней…»
«Как знаешь по газетам, бросили мы фрицев в море. Я вышел на берег, который мало походил на берег моря, как я себе его представлял. Во-первых, в этом некоторые заслуги нашей артиллерии и авиации: пейзаж Балтики ни к черту не годится. Порт Розенберг представлял собой кашу из железа, грязи и мяса».
«Трупы фрицев устилали землю. По трупам ходишь, на них сидишь и ешь. Километров десять подряд на каждом квадратном метре два трупа фрицев.
Море мутно-белёсое сливалось с небом, и не было никакой границы между ними, только на горизонте утром я увидел косу, закрывающую залив Фриш Гаф. Только на ней остались фрицы, как загнанные звери, огрызаются, но на четырехсотметровой полоске в море не особо разживёшься, тем более ночь и день бомбёжка и обстрел».
При уничтожении фрицев юго-западнее Кёнигсберга мы освободили тысячи людей, согнанных немцами со всех концов света. Они идут день и ночь — русские, белорусы, украинцы, поляки, чехи, французы, литовцы…»
Танцуют фокстрот в валенках и полушубках
Из фронтового дневника капитана Э. Генкина
«Город Гумбиннен взят вчера… Город сильно разрушен нашей авиацией. Немцы бросили всё. И наши люди, как огромная стая гуннов, набросились на дома. Всё горит, по воздуху летит пух из перин-подушек. Все, начиная от солдата и заканчивая полковником, тащат барахло. Прекрасно обставленные квартиры, богатейшие дома в течение нескольких часов разгромлены и представляют сейчас свалку, где перепутались содранные гардины с льющимся из разбитых банок джемом… Эта картина вызывает у меня отвращение и ужас…
Гадко смотреть на людей, копающихся в чужом барахле, с жадностью хватающих все, что попадётся.
Кстати, стимулом этому в некоторой мере является разрешение на отправку посылок на родину. Гадко, мерзко и подло!!! Это полное уподобление немцам на Украине.
Это одна сторона дня!
Город пуст и мёртв. Ни одного мирного жителя. В ночной тишине огромные и чёрные громады домов. В блеске пожарищ тени готических крыш… Распятый немецкий город…
Но везде, где есть русский солдат, есть жизнь. Поэтому в полуразрушенной комнате с остатками былой роскоши по особому слушается музыка! Играют на немецком рояле русские песни. Слушают немецкие фокстроты и танцуют в валенках, в полушубках — на ходу!
Распятый немецкий город! Он ответил за муки тысяч своих русских собратьев, превращенных в пепел немцами в 1941 году.
Это вторая сторона прошедшего дня.
Только теперь я почувствовал, что нахожусь в глубине Германии!
1 мая 1945 г.
Я в центре города Берлина. Больше всего мне хотелось бы сейчас… удивляться! Не могу — разучился.
Берлин распят. Распят, как и Пруссия, Померания, Силезия, как вся Германия, где только успел ступить русский сапог.
Красивые слова не пишутся. Всё пьяно. Всё и все. Ведь сегодня 1-е мая! Первое мая в Берлине! И флаги, флаги, флаги. Флаги на Берлинерштрассе, на Унтер ден Линден, на Рейхстаге. Везде. Белые флаги. Там, где есть хоть 1 душа немецкого происхождения — вывешивается белый флаг. Это — символ сдачи. В Берлине несколько миллионов мирных жителей. Живут они в руинах. В Берлине голод.
Берлин распят. Распят страшно. Даже писать об этом не могу.
Бой гремит. Вот он — за вторым домом. Лирика горит. Дым чёрный, смрадный. 1-е мая в Берлине…»
Калининградка нашла на чердаке дневники прадеда, получившего десять лет лагерей за побег из фашистского плена. ФСБ рассекретила документы, рассказывающие, как гитлеровцы убивали людей в Восточной Пруссии.