“Юмор — это очень серьёзно”, — утверждает Александр Макарычев, старший научный сотрудник сектора истории Калининградского областного историко-художественного музея. Александр Сергеевич знает, о чём говорит. Одна из тем его научных изысканий — восточнопрусский юмор.
Юмор не появляется из ниоткуда, — считает Александр Макарычев, — анекдоты и смешные истории являются реакцией на изменения в общественной жизни. И в этом отношении юмор — серьёзный источник информации для историка”.
В музее хранится меню ресторана “Блютгеррихт”, датированное 1930 годом. В нём есть блюдо — жареное мясо с грибами и картошкой, которое называется “Гогенцоллерн в горшочке”. Гогенцоллерны — правящая династия, представителя которой, императора Вильгельма Второго, свергли в результате ноябрьской революции 1918 года. Понятно, что до этого момента “Гогенцоллерны в горшочках” были в принципе невозможны. Смех над правящей династией являлся уголовным преступлением, а после революции “кулинарные” шутки о бывшем императоре нашли отражение в ресторанном меню. И продемонстрировали современным исследователям отношение пруссаков к этой венценосной особе.
Чтобы понять социальный и вполне себе серьёзный подтекст шутки про “Гогенцоллерна в горшочке”, представьте себе, что в калининградских ресторанах подают блюдо из сома “Цуканов на гриле” или жареное мясо “Боос на сковородке”.
Но вернёмся к истории восточнопрусского юмора. Александр Макарычев рассказывает, что в местном юморе существовало целое “гастрономическое” направление. Например, фраза “У него творог вместо мозгов” означала глупого, недалёкого человека. В головах некоторых пруссаков водилась также… треска. Выражение “Человек с треской в голове” означало тупицу.
Практичные пруссаки часто монетизировали свой “алкогольный” юмор. Например, была традиция писать на глиняных пивных кружках милые пожелания, в основном — достичь блаженства в приятной компании. Чтобы их прочитать, надо было выпить пиво до дна, на котором эти самые пожелания и писались.
Сами кружки часто тоже делались с юмором. Например, откидные крышки изготавливали в виде голов известных политических деятелей: прусских королей, канцлера Бисмарка, генерал-фельдмаршала Гинденбурга.
В Восточной Пруссии кухня превратилась в место философских диспутов и познания мудрости, поскольку люди во время приготовления пищи и последующей трапезы раскрывали свои характерные черты и тайные мысли”, — цитирует прусский юмористического сборника Александр Макарычев.
“Вовочка” по-прусски и плачущая такса
У пруссаков был свой “Вовочка”. Его звали маленький Фриц. Этот герой анекдотов прославился тем, что всё время ставил своих учителей в тупик. Некоторые из его похождений дошли до наших дней.
Вот одна из историй, переведённая и рассказанная историком Александром Макарычевым.
Во время урока учитель просит учеников назвать какую-нибудь хорошую пословицу. Ребятишки тянут руки и начинают перечислять: “Кто рано встаёт, тому бог подаёт!”, “Лиха беда начало!”, “Упорство и труд всё перетрут!”
И тут тянет руку маленький Фриц: “Один глупец способен озадачить нескольких мудрецов”. Учитель решил, что Фриц над ним издевается, и объявляет ультиматум: или тот называет приличную пословицу, или остаётся после уроков. Раздосадованный Фриц выдаёт приличную: “Право — на стороне сильного!”
Учитель в ярости, угрожает Фрицу физическим наказанием. Фриц, уже весь в слезах, реагирует: “Удел праведника — страдание!” Учитель приводит директора. Директор успокаивает рыдающего маленького Фрица, демонстрируя педагогический такт: “Послушай, дитя моё, если я, твой директор, попрошу тебя назвать какую-нибудь пословицу, ты ведь сделаешь мне одолжение, не так ли?” Фриц успокаивается и с сияющим видом выдаёт: “Беда никогда не приходит одна!”
Особое место в восточнопрусском юморе занимает охота. Здесь существуют свои герои анекдотов — плачущие из-за промаха хозяина охотничьи собаки и таксы, бросающиеся на людей с фамилией Фукс (по-немецки “лиса”).
Докторушик, продавушечка, водителёк и другие трудности перевода
До XIX века в Восточной Пруссии говорили на “платтдойч” — диалекте немецкого. Промышленная революция и развитие капитализма привели к тому, что к концу столетия платтдойч стал языком сельских жителей, городское население заговорило на литературном немецком. В результате город и деревня не всегда понимали друг друга. Это нашло отражение в юморе.
Примером является история о том, как старый крестьянин отправился в город за покупками. Жена наказала ему купить мешки для хранения окороков. Крестьянин приходит в магазин и спрашивает продавщицу. Та с возмущением отвечает: “Говорите правильно! Это не мешки для хранения окороков, это женское трико!”
Или история о том, как житель приморского села сдавал городской даме домик на лето. Он выдал ей ключ от дома, комода, шкафа. Дама на “городском” немецком спрашивает у рыбака ключ от… чего-то, рыбаку непонятного. Он долго выясняет у дамы, что она имеет в виду. Безуспешно. Наконец, дама показывает на дощатую будку в огороде, на дверях которой вырезано сердечко. “Ах, это, — говорит рыбак, — от этого у нас нет ключа, потому что оттуда никто пока ничего не крал…”
“Многие каламбуры понятны и смешны только самим носителям языка, — рассказывает историк Александр Макарычев, — и это серьёзная трудность в работе. Например, в великом и могучем русском просто нет аналогов некоторых немецких слов”.
В повседневной жизни в Восточной Пруссии было принято обращаться к представителю той или иной профессии, используя уменьшительно–ласкательное обозначение его… профессии. Что, разумеется, нашло своё отражение и в анекдотах. А теперь попробуйте образовать уменьшительно-ласкательные формы от русских слов “доктор”, “продавец”, “водитель”. Докторушик, продавушечка, водителёк?
Александр Макарычев – один из авторов выставки “Прусская Москва” (12+), которую сегодня можно посмотреть в Калининградском историко-художественном музее. Иллюстрации к подобранным историками прусским анекдотам и шуткам выполнила член Союза художников России, сотрудник музея Елена Ананьина.
“Прусская Москва” — прекрасная иллюстрация того, как повседневность находит отражение в анекдотах. Например, шутка о поверженном Нептуне. Круиз на “Ярославне” — так называлось судно, курсирующее на линии Пиллау-Данциг — оказался очень неприятным, поскольку разыгрался сильный шторм в Данцигской бухте. Когда ветер утих, все заметили, что один кёнигсбержец не принёс жертву Нептуну, то есть не пострадал от морской качки. На закономерный вопрос он ответил: “О, я к этому привык! В Кёнигсберге я каждый день езжу на трамвае!”
Или анекдот, в котором обыгрывается склонность пруссаков к критике всего и вся. Господина Лемана никогда не видели довольным. Как-то его пригласили в гости. На следующий день Лемана спросили, хорошо ли ему было, и он ответил:
Всё было очень хорошо. Но, знаете ли, если бы суп был таким же тёплым, как и поданное после него вино, а вино — таким же выдержанным, как и гусь, а гусь таким же жирным, как и хозяйка — тогда всё было бы великолепно!”
Великие смешные
Героями прусских анекдотов и шуток становились и реальные исторические личности. Александр Макарычев рассказывает несколько историй из собранной им коллекции. Известно, что во время учебы в Кёнигсберге Гофман никогда не посещал лекций Канта из-за трудного “учёного” языка великого философа. Однажды Гофман написал своему другу, театральному актёру: “Худо-бедно я знаю четыре иностранных языка — латинский, французский, английский и польский. Пятый язык я не осилю”.
Прусский фельдмаршал Врангель вошёл в региональную историю вовсе не из-за проявленной на полях сражений храбрости и пролитой там же крови. Врангель был слаб по женской части. Рассказывают о его визите в маленький восточнопрусский городок. Глава магистрата, зная о слабости фельдмаршала, устроил ему торжественную встречу: выстроил перед городскими воротами три ряда девушек — жительниц города. В первом ряду красивые, во втором хорошенькие, ну а в третьем… те, которым нечего делать в первом и втором.
И вот приезжает Врангель. И начинает целовать девушек. Перецеловал весь первый ряд, принялся за второй, подходит к третьему, и понимает, что третий ряд — засада. Тогда он подзывает своего молодого адъютанта: “А теперь ты поприветствуй этих милых горожанок…”