В калининградском драмтеатре покажут новинку «Цилиндр»16+. «Афиша Клопс» пообщалась с идейным вдохновителем, режиссёром-постановщиком и народным артистом России Михаилом Салесом.
— В Калининграде впервые состоится премьера «Цилиндра», насколько версия спектакля отличается от той, что была в Израиле?
Да в принципе абсолютно отличается — другие артисты, другой театр. Кстати в Израиле так назывался театр, в котором я служил. А название было такое не потому, что там эту пьесу играли, просто на всех языках мира цилиндр есть цилиндр. Никакой разницы, что в английском, на иврите или на русском — везде есть цилиндр.
И здесь это (спектакль — ред.) будет совершенно по-другому, во-первых, я переделал, что необходимо для той постановочной труппы, которая занята. Я всегда так делаю. И, в целом, любая пьеса — это повод для размышления. Убеждён, что брать то или иное произведение надо тогда, когда есть для кого. В данном случае, это исполнитель.
— Сколько задействовано актёров в калининградском «Цилиндре»?
Семь. И должен сказать вам, что для меня это подарок. Обычно у меня полтруппы и больше даже, всегда очень большие пьесы, а здесь всего семь актёров. Так что я чуть-чуть, в этом смысле, даже отдохну. Ведь основная работа, которую я выполняю как режиссёр — взаимодействие с актёрами.
— В анонсе говорится, что это одна из 55 пьес Де Филиппо, почему именно эта?
Ну а почему нет? Потому что она очень хорошая. На мой взгляд, чем прекрасны вообще произведения Эдуардо Де Филиппо, как любая талантливая пьеса — если она сегодня нужна, значит, она уже интересна. Если мы сегодня берём Гоголя и говорим, как будто он её вчера писал, значит, она, не люблю это слово, актуальна (улыбается — ред.).
Про «Цилиндр», считаю, что для нас — россиян, это очень нужно. Пьеса глубоко философская, психологическая, и самая главная мысль, которая там существует: не встречайте людей и не провожайте их по одёжке. Дело не только в цилиндре, а дело в голове, на которой его носят. Поэтому и афиша такая, видите? (указывает на плакат на стене — ред.).
Однако правильно, обратите внимание, когда мы уходим в мир иной, то мы тленны, а череп остаётся.
— Кстати, довольно смелая афиша для консервативного театра. Вы как-то участвовали в разработке макета, в декорациях к спектаклю?
Конечно, я идейный её создатель. Сам-то не художник, но участвовал. Декорации тоже, я работаю с очень хорошим художником — Алексеем Чебыкиным. Мы с ним года четыре-пять уже сотрудничаем. Он вообще архитектор по профессии. На мой взгляд, главная задача художника — вырезать мысли режиссёра. Мне думается, что это спектакль получился, хотя всё рождалось довольно сложно. Вы же понимаете, сейчас такие обстоятельства — эпидемии. Что с этим сделаешь, нужно бороться только работой.
— В одном из своих интервью вы сказали, что видите всё сначала будто фильмом, затем ставите спектакль. Как вы прорабатывали идею «Цилиндра»?
Для начала выбираем пьесу и определяемся с руководством, со сроками. Если сложное произведение, то оно требует большего времени. Сейчас время бежит очень быстро, и выделяется на спектакль, к сожалению, не так, как раньше. Когда я пришёл в театр, мне было, представьте себе, 17 лет. Тогда спектакли ставились по полгода, восемь месяцев. Сейчас так не делают, за такое долгое время ребёнка можно родить (смеётся — ред.).
— Сколько времени ушло на постановку «Цилиндра»?
Вы знаете, мы сидели довольно прилично. Наверное, всё вместе, можно сказать — месяца три. Этого вполне достаточно на хорошую пьесу. Но в чём сложность — саму сцену мне дали всего лишь на две недели. Для меня это эксперимент, впервые в моей практике. Я всегда прошу хотя бы минимум месяц, чтобы поставить спектакль. Потому что помимо режиссуры нужно поработать со светом, выбрать музыку, чтобы постановка получилась интересной для зрителя. Там же много компонентов, не только артисты.
— Какой вы режиссёр? Строгий?
Мне кажется, да. Во всяком случае, они так считают. И меня учили, что режиссёр должен быть деспотом. Вообще, есть правила, я уже немолодой, как вы заметили, человек, но руководить могу. А у нас все любят руководить.
Есть такое правило: «хорошо играет артист — виноват режиссёр, плохо играет — виноват режиссёр, вообще за всё, что происходит на сцене, отвечает режиссёр».
Когда человек знает, что он хочет и для кого он это делает, и должен не угодничеством заниматься для артистов, убедить их и завлечь, потащить их за собой, вот это важно. Чтобы они не одинаково работали, а в одну сторону смотрели — это очень хорошо. Сейчас этому мало внимания уделяется, режиссура совсем другая, молодая. Это отдельная тема, я против таких театров, но это не плохо, они существуют, кому-то нравятся. Видите ли, я считаю, что театр не должен нравиться или не нравиться (улыбается — ред.).
— Запомнила ваше высказывание, что спектакль может быть архаичным, но суть должна быть современной. Вы за адаптацию под время?
Я абсолютно убеждён. Всё время привожу в пример художественного руководителя Михаила Анатольевича Андреева (прежний глава драмтеатра, скончался в октябре 2020 года от коронавируса — ред.), который у нас был. Человек достаточно опытный. Я считаю, что он был даже не просто руководителем, а чудесным министром культуры. Когда я был директором театра, мы с ним много работали, ответственно заявляю, он был удивительно образованным и понимающим человеком именно как чиновник. Я это к тому, что Михаил Анатольевич узнал об одном из моих спектаклей — «Ревизоре». А я его уже давал здесь в калининградском драмтеатре в 1993 году. И подумал, что надо ставить по-современному, по молодёжному. Взял чиновников в баню отвёл (в спектакле — ред.), кучу всего наделал, и получилось чёрт-те что. В результате постановка шла много лет и хорошо принималась. Я просил Михаила Анатольевича снять этот спектакль, потому что мне было неловко.
Отвечаю на ваш вопрос, если беру классических героев и надеваю на них ваше платье и мой костюм, это не значит современный. Мне кажется, что гораздо сложнее сутью задеть. Да, спектакль может быть внешне архаичен, но по своей сути он должен быть как будто сегодня. Меня спрашивают ваши коллеги, почему я не ставлю современные пьесы. Как это не ставлю, а Гоголь, Островский? Очень даже современная драматургия. Ведь когда они писали свои произведения, меньше всего думали, что мы с вами будем об этом разговаривать. Их волновало что-то то, что происходило тогда. Мне кажется, это современность. Она труднее достаётся. Я хочу, чтобы вы пришли в театр и ушли неравнодушными.
У меня были знакомые врачи, как-то посмотрели «Власть тьмы». Рассказывали, что после спектакля часа полтора не общались, ехали домой и все молчали. Значит, что-то в них попало, а спектакль этот очень-очень тяжёлый («Власть тьмы, или Коготок увяз, всей птичке пропасть»16+ — драма по пьесе Толстого).
— Не так давно прошла премьера «Groza»12+ в постановке приглашённого режиссёра. Какое впечатление произвела на вас современная интерпретация пьесы Островского?
Ну, это провокационный вопрос, я же здесь работаю. Откровенно скажу, это относится к тому театру, который я называю «не моим». Это не значит, что это плохо. Дело в том, что у таких режиссёров тоже есть свои зрители, но я очень надеюсь, что возобладает разум в России.
Если вы знаете, был такой Вульф (Виталий Яковлевич Вульф — искусствовед, литературовед, публицист — ред.) — практически единственный настоящий критик, сегодня очень мало таких. Высокообразованный, я бывал на его лекциях. Я всё время по телеканалу «Культура» смотрю «Серебряный шар», там он сказал одну фразу, очень мне близкую, не прямо цитирую: «если русский театр будет продолжать делать то, что делает сейчас, боюсь, лет 20 хватит для того, чтобы он умер». Именно русский, повторюсь. Сам театр будет жить вечно.
Сейчас вот мода на современные прочтения, ну, время покажет, а самое главное, рассудит зритель. Нам нужно договориться для кого мы работаем. Здесь я был худруком пять лет и 35 лет был им в разных театрах, в целом. Всегда гордился тем, что билеты на мои спектакли продавались за два, а то и три месяца. Это не выдумка, легко проверить.
Меня всегда обвиняли в этом, спрашивая, для кого я работаю. Конечно, для зрителя. Видите ли, есть закон, мы Государственный театр. Что это такое — 750 мест. Что мы обязаны — заполнить эти места зрителями, а не говорить: я такой весь крутой, не важно, что зритель не ходит, важно, что я крутой. Это я так, если позволите, вскользь ответил на ваш вопрос.
— Вы также являетесь и актёром. Убеждены ли вы, что для режиссёра важно — побывать в шкуре артиста? Взять, к примеру, того же Мирзоева, Женовача (театральные режиссёры — ред.), которые сами не выступали в качестве актёров.
Очень субъективно, но мне кажется, что да. Например, я очень боюсь, когда мы ставим спектакль, чтобы у моих артистов отрыжка не началась от репетиций. Чтобы они приобретали, а не так, чтобы им надоедало всё.
Много лет работал со Степанцевым Игорем Кузьмичём, очень приличным режиссёром, который сам не играл на сцене. Он поставил знаменитый спектакль «Ивушка не плакучая» в советское время. Я там играл роль военного. Как-то резко, спасибо Господу, я заболел. И Игорь вышел на сцену, потому что вся труппа была занята, ему пришлось. Артисты получили огромное удовольствие (улыбается — ред.). Это очень сложное мастерство, поэтому артиста надо и ругать, и любить.
Так же, как и театр. Я его ненавижу и жить без него не могу. Это диагноз.
Мой друг Игорь Ледогоров, знаменитый актёр, говорил, что из театра уходят ногами вперёд. Артист добровольно работает с собственными нервами, это же можно сойти с ума. И только талантливые много лет живут, потому что, когда они на сцене, то проживают другие жизни, а свои берегут (смеётся — ред.).
Кстати, о режиссёре, который работает именно с актёрами, а не только самовыявляется какими-то приспособлениями. Задача постановщика — увидеть, понять и раскрыть индивидуальность артиста.
Вспомнил, как по просьбе Михаила Анатольевича поставил «Отцвели уж давно хризантемы в саду»12+, включающий две одноактные пьесы «Медведь» и «Предложение». И там, и там играет Александр Егоров, великолепный актёр. К чему я это говорю, стали работать с этим спектаклем, тогда выпало на новогодний период. Битком залы были. Всего четыре актёра на сцене.
Внезапно звонит мой хороший друг, очень известный врач-хирург: «слушай, Михаил Абрамович, были у вас вчера с женой на спектакле. Ну в таком восторге от артистов, они так прекрасно играли, мы получили высочайшее наслаждение от высокого мастерства, особенно поразил Александр Валерьевич. Вы не обидитесь, если я вас спрошу: а вы-то чего там делали?». Вот! Это самая ценная похвала, если хотите, в мой адрес. Потому что я и делал то, что делали актёры. Нужно направить, объединить, поставить задачи. Мне повезло, я проходил высшие курсы у Марка Захарова, я смотрел очень много спектаклей у Товстоногова, Любимова. Я понахватался у них, надеюсь, конечно, на это.
— В Калининград приезжал Дмитрий Минчёнок, автор пьесы «Баба голубиная» и с улыбкой рассказывал нам в интервью о любви к калининградскому драмтеатру, и ему нравится, что публика плачет над его пьесой. Почему вы вообще взялись за это произведение, как приняли решение ставить?
Опять же Михаил Анатольевич (смеётся — ред.). Мы с Димой не были знакомы, лишь слышал фамилию Минчёнок. Я о нём больше знал, как об актёре, чем драматурге.
Звонит по внутреннему телефону Михаил Анатольевич и приглашает в кабинет. Там сидит молодой, обаятельный человек. Причём он стал так общаться сразу, как будто мы давно знакомы. Открытый очень, рассказал, что написал пьесу — продолжение фильма «Любовь и голуби»6+. Меня это слегка смутило, так как затея сложная. Но выяснилось, если вкратце, театр «Современник» заказал для актрисы Нины Дорошиной (исполнительница главной роли) продолжение истории. Пока он писал полтора-два года эту пьесу, народная артистка ушла в мир иной. Она была гениальной! И Волчек (Галина Волчек — режиссёр и худрук Московского театра «Современник» — ред.) соответственно уже не нужна была постановка без Дорошиной.
Михаил Анатольевич мне отдал это произведение (разводит руками — ред.). Я прочитал и на следующей встрече сказал о нюансах, которые меня беспокоили: пьесу писали для «Современника», там есть приёмы, которые технически в нашем театре, я боюсь, никогда не получится сделать. Это говорит о том, как технически мы далеки от Москвы. И я сказал: «Дима, а там что, вот у вас (в пьесе) дождь идёт на сцене и кровь красного цвета будет?». У нас нет таких денег и приспособлений. Поэтому я озвучил, что согласен, но я перепишу — создам на основе его пьесы вариант для нашего театра и для артистов.
Встал вопрос о главной актрисе. Дмитрий Минчёнок как раз видел «Вишнёвый сад»12+ и сам предложил Наталью Салес. Не потому что она Салес, а потому что она ему очень понравилась. Справедливости ради, Наталья действительно чудесная актриса. Я весь отпуск сидел на даче, Наташа свидетель, и переписывал пьесу, конечно, на основе произведения Димы. Затем я отправил готовый вариант ему в Москву, он утвердил, дал добро, и тогда мы стали работать.
Почему зритель плачет? Потому что история, которую он (Минчёнок) задел, очень грустная. Страшно грустно, когда заканчивается жизнь. Раньше по телевизору говорили в десять часов: «позвони своей маме». Правда, звоните, пока они живы. Я очень часто с ними разговариваю, только их уже давно нет. Это важно, когда мы их теряем, лишь тогда ценим.
— В калининградском драмтеатре вы с 1992 года, на ваш взгляд, меняется ли местная публика, её восприятие?
Да, я очень всегда любил калининградскую публику. Когда я только приехал, меня пригласили при губернаторе Маточкине (Юрий Семёнович Маточкин — губернатор региона в 1991 — 1996 годы, учёный, доктор экономических наук) возглавить театр.
Передо мной поставили задачу поднять театр, потому что он был в очень страшном состоянии. Меня тогда стали спрашивать, как мне Калининград. А я приехал из Кирова. Я знаю, что ваш брат меня за это не очень уважает, но меня смущает жуткое желание подражать Европе. Но зритель чудесный. Потому что он приходит в театр и ощущение, что обо всём забывает. А город какой красивый! Говорят же, что в одно место два раза бомба не попадает или дважды в одну реку на входят. Я вошёл. Уехал, затем вернулся (с 1996 года до 2008-го Михаил Абрамович работал в театрах Израиля, Ижевска, Йошкар-Олы и Рыбинска — ред.).
— Нужно ли вести подростков на серьёзные постановки в театр?
Обязательно нужно водить. Я убеждён, если спектакль остаётся в памяти, ребята могут на этом научиться жизни. Как говорили Станиславский и Немирович-Данченко, для детей в два раза сильнее и честнее.
Когда в театре показывают поверхностные постановки для молодёжи — очень грустно. Абсолютно моё субъективное мнение, с которым не согласны многие.
— О том, как заманить молодёжь в театр. Слышали о недавнем пиар-ходе МХАТ имени Горького, когда они пригласили Бузову в свой спектакль (премьера постановки «Чудесный грузин» с участием певицы и телеведущей состоялась 12 июня — ред.)?
Не называйте при мне эту фамилию. Если бы это видел Вульф, он бы тут же снова умер. Честно скажу, я не против неё, я и не знаю её, откуда она появилась. Я против того, что любой спортсмен может считать себя артистом. Ну что за бред? Как, извините, и то, что происходит с Собчак и Богомоловым, тот катафалк на свадьбе. Мне даже не очень приятно об этом говорить.
Это всё очень субъективно, такова моя точка зрения. Она может быть неправильной и не нравиться. Но откуда Ольга Бузова стала певицей. Мало того, она ещё и одна из самых богатых девушек. Представляете, всю жизнь отдать театру — 57 лет! Я не могу сказать, что я нищий, но и не богатый.
— И последнее: театр должен задавать вопросы или отвечать на них?
Я где-то говорил, что в советское время театр был трибуной. Я сам исполнял роль Сергея Мироновича Кирова (революционер, государственный деятель — ред.) ещё будучи просто артистом в городе Кирове.
У меня в спектакле был текст: «всех врагов советской власти расстреляем на месте». Это говорил великий Сергей Миронович Киров. Когда я произносил эти слова, в зале всегда звучали аплодисменты. А это был терроризм, вот чему мы учили при советской власти (ухмыляется — ред.). Эти этапы я придумываю сейчас, конечно. Потом при Горбачёве был период «аптеки», мы стали выдавать рецепт, как выкрутиться из того, во что, как говорится, влип Советский Союз.
Сейчас всё меняется, возможно, это самый благодатный период — мы должны поднять проблему. Ответ должен дать зритель. Любая постановка должна задеть чувства. Если зритель уходит неравнодушным, он обязательно вернётся (улыбается — ред.).
