Музыковед, критик и клавишник группы OQJAV Ярослав Тимофеев рассказал «Клопс», как устроена современная поп-музыка, почему сегодняшние авторы не станут классиками и как академического музыканта занесло в инди-поп коллектив.
— Если полистать интернет, найдёшь огромное количестве проектов с вашим участием. На чём сейчас сосредоточили своё внимание?
— Я всю жизнь не сосредотачиваюсь, а распыляюсь, чередуя разные занятия. Основных направлений работы сейчас три. Большую часть времени я рассказываю людям о классической музыке — прежде всего, в Московской филармонии, где у меня есть и концертные программы с небольшим вступительным словом, и целые лекции. Также я езжу с лекциями по России — меня приглашают в региональные филармонии, оперные и драматические театры.
Второй пласт — это группа OQJAV. Мы выпускаем альбомы и синглы и гастролируем по городам. Кстати, в конце прошлого года выступали в калининградском Кафедральном соборе. Это был экспериментальный концерт: нас пригласила Вера Таривердиева, и мы исполнили две песни её покойного супруга Микаэла. Эти песни в нашем репертуаре сейчас очень востребованы.
Также я работаю главным редактором старейшего журнала «Музыкальная академия». Он существует с 1933 года, раньше назывался «Советская музыка» и был центральным органом, где печатались все важнейшие тексты, так что в нём отразились все взлеты и падения, которые пережила советская музыка. Сейчас это толстый научный журнал, в первую очередь для профессионалов.
Есть ещё колокольное направление — я звонарь с детства, а сейчас работаю звонарём в московском театре «Геликон-опера». В России есть уникальная традиция — устраивать внутри оперных театров настоящие звонницы с колоколами, которые участвуют в исполнении музыки вместе с оркестром.
— А как вы стали звонарём?
— Я родом из Великого Новгорода, там находится Софийский собор — один из древнейших в России. Рядом с ним есть Софийская звонница, которую в детстве слушал Сергей Рахманинов. Когда мне было 11 лет, моя мама договорилась с местным звонарём, своим бывшим студентом, чтобы он обучал меня колокольному звону. Это было в 1999 году, тогда же мы поехали в Ярославль на первый конкурс, заняли призовые места, познакомились с другими звонарями.
— Где можно обучиться звону?
— Лучше всего учиться у конкретного мастера. Эта профессия передаётся из рук в руки, как в былые времена.
— Сейчас профессия живёт?
— Да, звонарей сейчас довольно много, потому что в постсоветские годы действующих храмов в России становилось всё больше, и почти каждому храму нужны звонарь и колокольня, это важная часть церковной жизни. Сейчас звонарей тысячи, если не десятки тысяч, но абсолютное большинство — это домоседы, которые являются воцерковлёнными служителями, звонят на своих храмах. Есть и другая категория — я называю таких звонарей фестивальными: они не сидят на одном месте, перемещаются по России, знакомятся, выступают, пытаются развивать эту профессию. Подходят к звону не только как к служению Богу, но и как к музыкальному искусству. Их немного, человек 70, и все они друг друга знают.
— А как ваши сверстники относились к такому необычному увлечению в расцвет русского рока и новой поп-музыки?
— Когда мне было лет восемь, в нашем дворе на трансформаторной будке кто-то написал «Гроб». Я всё детство думал, что это сделали какие-то сатанисты. Только недавно, когда мы с OQJAV делали кавер на песню «Гражданской обороны», я узнал, что это название группы. Я был совершенно далёк от массовой музыкальной культуры. В 90-е годы, на которые пришлось моё детство, вопрос «что слушаешь?» определял твою идентичность.
Поскольку я учился в музыкальной школе, меня так настраивали, что рок и поп-музыка — это некое зло, которого нужно избегать. Вокруг нас создавалась отдельная субкультура классической, академической музыки, куда старались не пускать звуки внешнего мира. Конечно, это сформировало некоторые комплексы. Отчасти ради их преодоления я и пришёл в группу OQJAV.
— То есть группа — это для вас эксперимент в новом жанре, или вы вдохновились кем-то из культовых коллективов?
— Никем не вдохновлялся, разве что моим другом Вадиком Королёвым, который основал группу OQJAV. Наша дружба началась задолго до совместного творчества. Это один из самых интересных людей, которых я встречал. Мы общались очень редко — могли встретиться раз в год, но это была лучшая встреча в году. Однажды, в 2017-м, Вадик сказал, что его прежняя группа распадается, что он хочет её обновить, и предложил мне стать участником. Я незадолго до того уволился с должности редактора отдела культуры газеты «Известия», у меня были свободное время и желание экспериментировать, доверие к Вадику и интерес.
— Когда вы работали редактором, вы сталкивались с некомпетентностью журналистов?
— Конечно. Такая проблема есть, и она связана со свободным рынком труда. В Советском Союзе проблемы непрофессионализма и безалаберности в журналистике почти не было. О корректорах той эпохи до сих пор ходят легенды: эти люди не пропускали ни одной ошибки. Сейчас даже в федеральной газете обязательно найдёшь несколько опечаток и глупостей. С другой стороны, СМИ тогда было меньше, чем сейчас, а свободных СМИ — ровно ноль.
А сейчас каждый может попытаться открыть своё СМИ о хомячках или выращивании кактуса. Любой может сказать: я журналист.
Чтобы хорошо писать о классической музыке, нужен профессионализм. Недаром этому обучаются почти 20 лет, гораздо дольше, чем врачи. Сначала 7 лет музыкальной школы, потом 4 года колледжа, потом 5 лет консерватории, в идеале ещё и 4 года аспирантуры. Даже если человек очень любит классическую музыку, но не является профессионалом, в его текстах это чувствуется.
— Так кому можно писать про классическую музыку?
— Можно писать всем, запрещать ничего не надо. Но если хочешь, чтобы тексты были не «плевком в вечность», а маленьким вкладом в неё, нужно требовательно относиться к самообразованию. Этот процесс нельзя останавливать с окончанием официальной учебы. У меня есть знакомые, которые не были профессиональными музыковедами, но захотели стать музыкальными критиками — и стали ими. Например, Илья Овчинников, пишущий для «Коммерсанта», и Майя Крылова. Они сделали себя сами. Майя приходила ко мне домой за книгами по музыке. Такой путь может привести к хорошему результату.
— Какие тексты к сегодняшней рок-музыке, на ваш взгляд, останутся в истории как классика современности?
— Мне кажется, что само понятие «остаться в истории в качестве классики» уходит в прошлое. Когда говорят, что с близкого расстояния не видно гениев, но спустя 50 лет всё прояснится, — я в это не верю. Сто лет назад было совершенно ясно, что, к примеру, Ахматова, Блок, Мандельштам, Гиппиус — это невероятно одаренные поэты, что Стравинский — гениальный композитор.
Сейчас ситуация в культуре изменилась. Раньше доминировал один стиль и все ему более-менее соответствовали, сейчас существуют одновременно тысячи стилей. Уже нет понятия линейности истории, это в прошлом. Думаю, что от нашего поколения останется огромный массив информации, похожий на гигантскую свалку. Я, конечно, утрирую, но в этом массиве просто некому будет разбираться, поскольку новой информации в то время станет ещё больше. Пока человечество не перейдет на новый уровень — когда, возможно, люди будут отказываться от информации или вообще уничтожат её, — всё продолжат сваливать в такую кучу.
Мы не можем утверждать, к примеру, что от нашей эпохи останется Гребенщиков, а не Шевчук. Или Шевчук, а не Гребенщиков. Я думаю, все останутся, только все они будут мало кому нужны.
Я, например, люблю Достоевского и Пушкина — для меня это важные элементы моего самосознания. Для сегодняшних детей они не так важны. Их пока продолжают изучать, но уже не с таким рвением. Если мы посчитаем количество упоминаний этих гениев на одну страницу писем, сообщений или мемуаров сейчас и сто лет назад, разница будет колоссальная. Увеличивается количество авторов, и всех их приходится запоминать.
Один человек уже не может охватить всю культуру, её наследие, и ему приходится отказываться от каких-то частей этого наследия. Всё разваливается, и единого представления о нашем времени не будет, потому что оно не сможет уложиться в одной человеческой голове.
— А как музыканту жить с этой мыслью? Если тебя не восприняли сегодня, твоё время уже не придёт?
— Настоящее творчество существует не для того, чтобы его восприняли. Творчество — это прежде всего гигантское, ни с чем не сравнимое удовольствие. Любой человек, который что-то творил, испытывал оргазм от этого процесса. И затем он продолжает творить, чтобы повторить эти ощущения. Как и продолжение рода, это инстинкт, вписанный в нас через механизм удовольствия. Если человек выбрал творчество, чтобы приобрести известность или заработать денег, скорее всего, это ложные предпосылки, которые будут ему мешать. Они могут присутствовать в каждом из нас, но не должны определять наши действия. В момент, когда мы в OQJAV сочиняем музыку, нам совершенно всё равно, кто её будет слушать — сто человек или миллион.
Искусство смертно. Не стоит надеяться, что сейчас ты непонятый гений, а после смерти тебя откроют. Никому не будет до этого дела.
— Сейчас особенно модно стало смешивать жанры и стили в театре, музыке и кино. Откуда пошла эта тенденция и какое у вас отношение к ней?
— Театр — это самое живое искусство. Оно происходит в реальном времени, в отличие от кино. Во все времена театр был зеркалом жизни и современности. Он менялся вместе с обществом, всегда был политически и сатирически активен. То, что сейчас происходит в театре, — это гармоничное сочетание историзма и новизны. Фундамент остаётся, но театр хочет быть живым, поэтому он скрещивает Шекспира с носорогом. Я считаю, что это естественный путь.
— А как насчёт кино? Есть ли секретная формула для киномузыки, которая точно вызовет резонанс?
— Кино — жанр по своей природе массовый, поскольку он тесно связан с бизнесом и зарабатыванием денег. В кассовом кино побеждает простая и сильнодействующая музыка. Если композитор владеет шаблонами и при этом пишет с каким-то индивидуальным подходом, он добьётся успеха. Например, таков Ханс Циммер, один из самых востребованных кинокомпозиторов.
Возьмем гармоническую последовательность из четырех простых аккордов в миноре. Если её закольцевать и наполнить «бегающей» мелодикой, создающей поток, то у человека возникнет ощущение огромной воронки, в которую он попал. Эта музыка кружит тебя, как торнадо, и несёт наверх. Я говорю про главную тему из фильма «Интерстеллар». Когда её слушаешь, возникает чувство, что ты вознёсся над буднями в космос. Космос, который создан всего четырьмя аккордами.
Что касается авторского кино, там, конечно, бывает музыка гораздо интереснее и сложнее. Но чем искусство сложнее, тем меньше у него почитателей.
— Чем цепляет современная музыка?
— То, что многие называют современной музыкой, я называю массовой. Рок, поп, рэп, фолк, техно — это всё сфера коммерческой музыки, рассчитанной на зарабатывание денег. Она всегда основывается на физиологии, а именно — на нижних чакрах человека. В ней обязательно должна быть танцевальная основа, которая заставляет нас двигаться, вызывает выброс дофамина и адреналина, из-за которых хочется слушать эти песни снова и снова.
«Классическая музыка уходила от танцевальной природы, чтобы проникнуть в верхнюю часть человеческого существа. А поп-музыка вновь отключает мозг и включает ноги».
Человек создан так, чтобы жить в максимальном покое и комфорте. Если бы в природе не было такой установки — не было бы человеческой эволюции. Всё наше развитие вызвано желанием жить проще.
Для чего нужны лук со стрелами или лопата? Чтобы проще добиваться цели — убить тушканчика или выкопать картошку. Всё это изобреталось ради комфорта, также как электрические лампочки и смартфоны.
Из этого же закона следует то, что человек не очень любит напрягать мозг, потому что работа мозга — это дискомфорт, внутреннее жжение, трение, беспокойство. А всё, что даёт человеку расслабление — алкоголь, сигареты, наркотики, поп-музыка, сериалы, мягкие кровати — в «массовом сегменте» будет побеждать.
— А вы делаете сложную музыку?
— Относительно классической музыки песни OQJAV очень простые. Гораздо проще, чем делают мои коллеги из академической среды. Но относительно поп-музыки — сложные. Как раз потому, что я ощущаю себя между двух культур, мне и захотелось прочитать эту лекцию в Калининграде.
— Вас больше воспринимают как участника группы или как музыковеда?
— Забавно, но сейчас у меня ощущение, что поровну. Недавно у нас был концерт в Москве, после которого несколько девушек сказали: «Мы сюда пришли, потому что услышали тебя в филармонии». То есть классическая музыка приводит публику к OQJAV. И наоборот тоже бывает, когда кто-то из фанатов группы видит меня на афишах в филармонии и покупает билет на концерт, хотя раньше на классическую музыку не ходил.
Мой опыт показывает, что эти культуры не так уж разделены, между ними происходит довольно мощная миграция людей. Мне это как раз очень нравится.
— Вы ездите по городам с лекциями и наверняка замечаете, отличается ли уровень культурной грамотности в крупных и провинциальных городах?
— Все крупные города в этом смысле похожи. Что касается маленьких, разница всё-таки есть, потому что там зачастую нет живой музыки, нет оркестров и оперных театров. Но еще сильнее эта разница ощущается внутри мегаполисов: в Москве резкий контраст между тем, как ведут себя люди в центре и на окраинах. Кажется, что ты находишься в разных мирах.
— Расскажите про вашу группу. Как на вас влияет нынешняя ситуация, отражаете ли вы повестку или отдаёте предпочтение лирике?
— Ситуация на нас влияет, безусловно. Когда-то давно мы решили, что наша группа вне политики, хотя каждый из нас мог по отдельности выражать свою позицию. OQJAV — про чистую музыку и про тексты, не привязанные к политической борьбе. Но то, что происходит сейчас, — это не вопрос политики, а вопрос смысла жизни.
Какой может быть музыка и лирика, когда твои знакомые убивают друг друга? Для нас пришёл тот уровень ужаса, который перелился через край. И сейчас мы поём в том числе актуальные песни, которые созвучны времени. Отчасти поэтому альбом, который должен был скоро выйти, снова откладывается. Некоторые песни, которые мы писали в январе, сейчас звучат неуместно. Надеюсь, в альбом войдут новые песни, связанные с теми переживаниями, которые мы испытываем сейчас.
— Как вас пригласили на фестиваль «Креспектива фест», чего нам ждать от вашего выступления 6 августа?
— Мне просто написали незнакомые люди и пригласили выступить. Так часто бывает, и мне это нравится.
Я рад, что вернусь в Калининград, потому что в прошлый раз он произвел на меня сильное впечатление. Не только архитектурой, но и необычным происшествием с местной собачкой.
Мы шли с Вадиком Королёвым, он слегка попивал коньяк. Навстречу шла бабушка с маленькой собачкой. Собачка поравнялась с нами и в последний момент со всей силы вцепилась мне в ногу, хорошо ее прокусив. Бабушка сказала: «Ой, как странно, раньше она никого не кусала». Возможно, собачка среагировала на запах алкоголя, исходившего от моего коллеги, но досталось почему-то мне. Вернувшись в Москву, по настоянию мамы я сделал прививку от бешенства, а эта прививка ставится 6 раз. В течение полугода я ездил в больницу и полностью отказался от алкоголя — и всё это из-за калининградской собачки. Так что передаю ей огромный привет и благодарность.
На лекции я попытаюсь рассказать, как связаны классическая и массовая музыка, покажу, что очень многое пришло в поп-музыку из классики. И главное — что в современной поп и инди-музыке очень многое ещё можно сделать с помощью завоеваний классики. Это неисчерпаемый источник и, если продюсеры и композиторы будут им пользоваться, нас ждёт ещё много интересной музыки.
Программа фестиваля «Креспектива фест», который пройдёт с 5 по 27 августа, представлена на «Клопс Афише». Зарегестрироваться на бесплатную лекцию Ярослава Тимофеева «Гены классической музыки в поп-культуре» можно по ссылке.
